Война и мы. Юрий Мухин

и с бумагой для писем, конвертами и цанговыми карандашами. И, что особо меня поражало, почти все ножи и карандаши имели чехольчики, чтобы все эти предметы не потерялись и сохраняли карманы владельцев целыми.

      Я своей властью оделил взводных карманными часами, а себе оставил наручные, снятые сержантом с убитого мной старшего унтер-офицера с пулеметом. Заслуженным оказался он воином. В кожаной полевой сумке нашего производства немец хранил в фетровом мешочке Железный солдатский и Бронзовый с мечами кресты и медаль «За зимнюю кампанию на востоке 1941-42 годов», знак за два ранения и шнур в виде аксельбанта за отличную стрельбу. В конверте были фотографии близких, их письма и топокарта района боевых действий. Видимо, он был командиром пехотно-самокатного взвода.

      Прибежал разведчик-наблюдатель и сообщил, что с тыла прослушиваются команды, но он не разобрал языка. Я сразу выбежал на перекресток и, услышав русскую речь, дал обычную команду: «Стой, кто идет?» Вышел вперед офицер, и я узнал в нем того комбата, который утром кормил меня завтраком. Он уверил меня, что не наблюдал моей атаки и думал, что немцы обороняются. Но когда обстрел прекратился, решили проверить, и они вошли в Васильевку. Я спросил, какую задачу имеет его батальон, и он ответил, что должен выйти на берег реки в селе Замостье, что левее и впереди. Он не знает, кто у него был соседом слева и где он сейчас. Чередуясь со взводными лейтенантами, я уснул на пару часов, а на рассвете решил все же искать свой полк, понимая, что обо мне забыли.

      Все мои солдаты, кто умел ездить на велосипедах, оседлали этот вид транспорта и поехали обратным маршрутом. Только двое раненых и не умевшие ездить на велосипедах, отправились пешком под командой командира взвода конной разведки лейтенанта Щербины. Выехав из села полевой дорогой, мы увидели слева группы солдат на поле, подходивших к полевой кухне с котелками. На нас никто не обратил особого внимания, но я догадался, что это и есть наш батальон под командованием пресловутого Лихолая. Дорога привела нас к штабу, все еще располагавшемуся в землянке лесника. Здесь тоже раздавали завтрак, и мое войско сразу же загремело котелками у комендантской кухни, с которой все они питались.

      Я зашел в штаб. Командир полка Бунтин разговаривал по телефону с командиром единственного нашего батальона Лихолаем. Похоже, что последний докладывал ему обстановку: о том, что «противник не дает головы поднять» – это была его дежурная фраза. На это командир полка советовал действовать мелкими группами. Когда он закончил разговор, я тут же доложил по форме, что его приказание выполнено: вчера в 20 часов сводная группа овладела Васильевкой. «А ты же слышал, что Лихолай докладывал только что?» – спросил он. Я доложил о трофеях, показал документы убитых, награды унтера и часы. И тут он немедленно отреагировал: «Часы мои будут». Я снял их с руки и положил перед ним.

      «Коновода!» – скомандовал он и вышел из землянки. Я вышел следом. «Садись на лошадь коновода!» – приказал