Немеркнущая звезда. Часть 1. Александр Сергеевич Стрекалов

как-нибудь… Тем более, что и война вон уже закончилась, жизнь в стране скоро улучшится, даст Бог… Учиться Тонечке нужно обязательно – поверьте мне. Грешно такой талант в землю раньше времени зарывать, несчастной её на всю жизнь делать. Наш с Вами долг, – добавила учительница строго, – толчок ей, маленькой, дать. А уж потом она сама, я думаю, в люди выбьется… Ну так что, – вопросительно взглянула она на хозяйку, – съездите к родственникам своим? переговорите? Ведь не просто же так Тонечка к ним приедет: учиться будет, делом святым заниматься…

      Анна Васильевна смотрела на вошедшую – и не видела её: так ей тогда вдруг плохо стало. К собственным её ежедневным и с трудом переносимым заботам добавилась вдруг и ещё одна – да какая! Ей предлагают одиннадцатилетнюю совсем ещё глупую дочь отдать на сторону, из дома выгнать, фактически, и пристроить к людям чужим на три года, к чужой семье, лезть к этим людям в глаза в такое-то время, когда сами они, небось, хлеба чёрного до сыта не наедаются, когда опухли от голода все, очистки картофельные и ботву едят и тихо радуются при этом… А она к ним в нахлебники будет проситься, в сожители, – она, которую они и видели-то всего два раза, задолго до войны ещё, и уже наверняка забыли.

      У бабушки Вадика даже ноги тогда подкосились от слабости, от недостаточности сердечной; от перенапряжения загудела и кругом пошла голова, и её начало поташнивать.

      «И хорошее вроде бы дело предлагает: семилетку закончить, – соображала она тогда второпях, – нужное… Но как это всё практически осуществить мне одной – без мужика, без помощи и копейки лишней, – об этом она подумала? Советы-то давать легко, легко со стороны быть добренькой да умненькой, когда у тебя на шее никто не сидит, еды каждый день не просит. А попробовала бы она с пятерыми крохами четвёртый год, как я, – посмотрели бы тогда, как про образование-то заговорила; про то, что грешно, а что не грешно; что полезно, а что не полезно… Деньгами тебе помогу, говорит! Наговорить-то и наобещать многое можно… Если б хоть дома учиться, чтоб дочка дома жила, с нами вместе питалась, тогда – другое дело, тогда я согласная: разве ж я своей Тонечке враг! Прожили б как-нибудь, помогли ей все, если так надо… Но в другом месте жить, у чужих людей, которых я и не знаю-то толком и с которыми ещё договориться надо, в ножки съездить покланяться, что-то к столу купить… А на какие шиши?… Да и кто меня с фермы отпустит?…»

      Поездка предлагаемая и переговоры, ещё и не состоявшись даже, тогда более всего напрягли хозяйку, более всего напугали. От одной только мысли о них ей холодом стянуло нутро, и у неё затряслись мелкой дрожью руки. Никогда ранее она переговоров ни с кем не вела: покойник-муж к переговорам её не подпускал и близко…

      Был и другой момент, что её озадачил подспудно, голову замутил, а именно – сама учёба. Обучать детишек наукам разным она и не думала, не собиралась совсем, – оттого что было это ей, вдове беспомощной, при всём желании не под силу. Прокормить бы их, пятерых, как-нибудь, от болезней, холода уберечь, от напастей разных, –