Парижские вечера (сборник). Бахтияр Сакупов

чтобы свободно общаться на нем, но тирада этой мадам была столь витиеватой, быстрой и с истинно итальянским темпераментом, что даже я, со своими познаниями, смог уловить только приблизительную суть и размеры грядущей катастрофы, кары небесной и других мер наказания, которые будут применены незамедлительно.

      Клянусь, я даже не успевал увидеть, как она вбирает в легкие воздух, чтобы выговаривать все, что у нее на душе. При этом, голос у нее был звучный, полный, не резал слух, так что можно было бы получать удовольствие. Хотя удовольствие мы получали, глядя на Люка: он выглядел испуганным, растерянным, осторожно пряча за спину свою молодую подружку, которая тоже делала большие глаза и что-то испуганно ворковала своим нежным голоском. Меж тем, образ фурии явно заслуживал того, чтобы описать его более подробно. Это была немолодая, но очень красивая женщина, с копной светлых волос, ясными карими глазами, которые метали молнии, и довольно спортивной фигурой. Люк. По сравнению с ней он выглядел этаким медвежонком, но ни у кого не возникло сомнений, что они – единое целое. Вот удивительно, проживут люди вместе более тридцати лет, и несмотря на то, что внешне они вроде бы разные, определенная похожесть настолько явная, что сразу видно – они пара. Действительно семья.

      Меж тем, супруга Люка пошла в наступление. Быстро проговорив своим бархатным баритоном, чтобы Элен (так, оказывается звали девушку; удивительно, что никому не пришло даже в голову поинтересоваться, как ее зовут, пока она была рядом с Люком) быстро убегала и прыгала в первое попавшееся такси. Вложив ей в руки деньги, он пробормотал «мерси», быстро поцеловал ее в щеку (это при разъяренной-то жене!) и, закрывая ее своей спиной, позволил выскочить на улицу.

      Как только необходимость держать жену на расстоянии вытянутых рук отпала, Люк покорно опустил их вниз, и на него с двойной яростью обрушился град упреков, криков, пощечин. Мы почувствовали себя ужасно неловко, находясь в эпицентре событий, но поделать ничего не могли.

      Нам оставалось только наблюдать, как Люк, наш веселый, добродушный и удивительно мягкий человек, мрачнел секунда за секундой, затем он очень тихо и резко сказал, что не желает ее больше видеть, и, прихватив свое пальто, которое очень удачно висело на спинке ближайшего к выходу кресла, ушел в ночь.

      Мягко звякнул колокольчик, и на его фоне звук резко захлопнутой двери прозвучал как выстрел. Выстрел в сердце семьи, которая распадалась у нас на глазах.

      Несколько секунд в зале у камина царила неестественная тишина, а затем «злобная фурия» обессиленно опустилась в ближайшее кресло. Плечи ее опустились, воинственный излом бровей принял совсем иное очертание. И вот, перед нами оказалась просто женщина. Красивая, несмотря на свой возраст, утонченная. Она сидела, спрятав лицо в ладонях, и, казалось, ей нет никакого дела до всех остальных, кто стал свидетелем этой сцены, ее теперешнего состояния и всего прочего.

      Она даже не плакала. Просто устало спряталась ото всех. Этакое детское чудачество, когда малыш закрывает