Очки для секса. Побег первый, столичный. «Уйти, чтобы…». Лина Дорош

других. Размытые силуэты Москвы. Очень светлые и прозрачные. Очень хотелось купить. А если начистоту – очень хотелось получить в подарок. Хотя бы маленькую – самую маленькую картину!

      Когда Аня остановилась в третий раз, он, художник, заговорил:

      – Понять не могу, то ли с работы этим путем ходишь, то ли специально заруливаешь?

      – Специально. Нравится мне тут.

      – Так уж нет почти никого!

      – А мне Ваши нравятся. Светлые картины и прозрачные. Весна в них живет. И улыбка.

      – Угадала! Какой я – такие и картины выходят. А берут их мало почему-то. Может, улыбок людям и без моих хватает. Или ни к чему они. Я складываюсь уже, помоги до мастерской донести?

      Художника звали Петр. Внешне он на художника походил мало. В нем ощущалась не тонкая нервная энергия, а энергичность крепкого хозяйственника. Причем хозяйственника не только в переносном, но и в прямом смысле. Внешне он очень был похож на завхоза или на прораба – невысокий и плотный до полноты. Круглое лицо, торчащие уши и маленькие светлые глаза – это то, что бросалось в глаза. А еще в глаза бросалось, что он старательно прячет руки. И тем самым только притягивает к ним взгляд. Хотелось сказать: «Ну и что! Подумаешь пальцы-сардельки! Есть пианисты с такими пальцами – и ничего! Играют, да еще как! А для художника – это вообще не важно… Ну, смешные чуть-чуть такие пальцы-сардельки. Они же не выбиваются из облика, они очень даже органичны – и пузику, и вообще». Аня даже хотела у него спросить, чьи это картины он продает. Потому что очень они были разные: Петр и его картины.

      – Вам говорили, что Вы на Санчо Панса похожи?

      – И она туда же! Да что вам этот Панса дался! Вот с детства этого Сервантеса ненавижу!

      – Ну, простите, – Аня еле сдержалась от смеха, – в душе Вы же Дон Кихот!

      – Думаешь?

      – Конечно! Такие картины может писать только человек с душой Дон Кихота. Дон Кихот-то Вам нравится?

      – Нравится, – Петр задумался. – Знаешь, я никогда не смотрел на себя с этой точки зрения. Сервантес тебя не забудет! Ты нас с ним помирила, а этой вражде уже лет двадцать пять. Как звать?

      – Анна, – ей хотелось добавить «королева Франции», но равновесие в настроении Петра было таким зыбким, что она удержалась.

      Они шли по Арбату. Потом шли какими-то тропами по дворам.

      – Пришли, могу чаем угостить, – Петр делал вид, что ему всё равно.

      Аня поняла, что ему хочется поговорить. Он производил впечатление человека, который всё время оказывается в роли «младшего» или «ведомого». И в общении на равных у него всегда был дефицит. Так бывает, когда человеку с детства не дают самостоятельно найти свою точку опоры, и потом не дают, и позже опять не дают. А еще чуть-чуть времени спустя, говорят, что у него нет этой самой точки опоры. И окружают уже бессрочной опекой. И человек больше не стремится к каким-то исканиям, но томление на него иногда находит. Вот как сейчас.

      В мастерской было тесно.