замуж за первого посватавшегося к ней парня, благо родители Маняхи не бедствовали, и желающих привести в свой дом невесту с завидным приданым вполне хватало. Видимо одиночество подпирало пышущую здоровьем и женской энергией молодую вдову и опять вспомнилось, казалось, давно похороненное былое, вот и вскинулась по старой памяти на Лизу. Лиза сызмальства зналась с селянами, не кичась своим происхождением, но никто даже не пытался пересечь черту, разделявшую их и ее круг, а уж Петр вообще был ее тайным ангелом-хранителем. Лиза, конечно, понимала, почему ее никто не трогает из деревенских, ведь в лесах она не была защищена ни от кого, ни от лихих людей, и залетных и местных, в окрестных деревнях тоже не святые ангелы жили и что, кому в голову стукнет при виде одинокой молодой девушки, пусть даже графини… впрочем, их Лиза не опасалась, уходя в леса с кольтом за поясом, ни от косых взглядов сельских кумушек, совсем не одобряющих ее мотания по окрестным лесам в поисках им не понятно чего и при случайных встречах с нескрываемым недоверием и настороженностью, смотрящих ей вслед. Бабы, страшная сила, та еще необузданная стихия, решат, что ведьма, в чем, им только самим понятном, виновата: засуха или, наоборот, от дождей урожай погнил, куры дохнуть стали или вообще померещится что-либо – жди лиха, все село взбаламутят и мужики им не управа, соберутся, да суд скорый и решат, и неизвестно, как это решение обернется, потрепанным будешь – легко отделаешься, останешься ли вообще жив после бабьего суда. А тут масла в огонь Лизина неукротимая тяга ко всему на ее взгляд прогрессивному, что мода, что достижения техники. Стараясь с юношеским максимализмом, в блаженной уверенности, что, если это так интересно ей, значит это должно быть интересно и другим, а значит необходимо привнести и показать это новое в селе, приобщить, тем самым, своих крестьян к европейскому прогрессу. Все ее устремления лишь пугали и настораживали местных кумушек еще больше, заставляя креститься и охать, нагнетая еще больше сплетен, то ли графиня с самим дьяволом сблизилась, то ли просто умом поехала и блаженненькой стала. Бабы, конечно, были за первый, а вот здравомыслящие мужики-селяне склонялись более ко второму варианту. Здесь и срабатывал авторитет ее сельского ангела-хранителя. Петр был негласным вожаком деревенской разбитной молодежи, и крепкий кулак у носа моментально обрывал любые попытки пацанов, да и парней по-старше, а красноречивый взгляд, наполненный непрошибаемым холодом, подобным образом действовал и на девчат с острым язычком, когда он жестко пресекал любые попытки сельчан потешаться над Лизой при ее обычном появлении в мужском одеянии в селе или, вот как совсем недавно, в чихающей дымом, извергающимся через узкую небольшую трубу, но самодвижущейся коляске, которая застряла, потом, на дороге, среди поля ржи и которую пришлось Петру тащить в усадьбу, впрягая под это дело своего мерина. А за обзывание Лизы ведьмой он и кумушке любой в ответе мог форы дать.
– Жених, –