Обломов. Иван Александрович Гончаров

Да, еще этакой свиньи я не видывал, как ваш родственник, – продолжал Тарантьев. – Взял я когда-то у него, уж года два будет, пятьдесят рублей взаймы. Ну, велики ли деньги пятьдесят рублей? Как, кажется, не забыть? Нет, помнит: через месяц, где ни встретит: «А что ж должок?» – говорит. Надоел! Мало того, вчера к нам в департамент пришел: «Верно, вы, говорит, жалованье получили, теперь можете отдать». Дал я ему жалованье: пошел при всех срамить, так он насилу двери нашел. «Бедный человек, самому надо!» Как будто мне не надо! Я что за богач, чтоб ему по пятидесяти рублей отваливать! Дай-ка, земляк, сигару.

      – Сигары вон там, в коробочке, – отвечал Обломов, указывая на этажерку.

      Он задумчиво сидел в креслах, в своей лениво-красивой позе, не замечая, что вокруг него делалось, не слушая, что говорилось. Он с любовью рассматривал и гладил свои маленькие, белые руки.

      – Э! Да это всё те же? – строго спросил Тарантьев, вынув сигару и поглядывая на Обломова.

      – Да, те же, – отвечал Обломов машинально.

      – А я говорил тебе, чтоб ты купил других, заграничных? Вот как ты помнишь, что тебе говорят! Смотри же, чтоб к следующей субботе непременно было, а то долго не приду. Вишь, ведь какая дрянь! – продолжал он, закурив сигару и пустив одно облако дыма на воздух, а другое втянув в себя. – Курить нельзя.

      – Ты рано сегодня пришел, Михей Андреич, – сказал Обломов, зевая.

      – Что ж, я надоел тебе, что ли?

      – Нет, я так только заметил; ты обыкновенно к обеду прямо приходишь, а теперь только еще первый час.

      – Я нарочно заранее пришел, чтоб узнать, какой обед будет. Ты все дрянью кормишь меня, так я вот узнаю, что-то ты велел готовить сегодня.

      – Узнай там, на кухне, – сказал Обломов. Тарантьев вышел.

      – Помилуй! – сказал он, воротясь. – Говядина и телятина! Эх, брат Обломов, не умеешь ты жить, а еще помещик! Какой ты барин? По-мещански живешь; не умеешь угостить приятеля! Ну, мадера-то куплена?

      – Не знаю, спроси у Захара, – почти не слушая его, сказал Обломов, – там, верно, есть вино.

      – Это прежняя-то, от немца? Нет, изволь в английском магазине купить.

      – Ну, и этой довольно, – сказал Обломов, – а то еще посылать!

      – Да постой, дай деньги, я мимо пойду и принесу; мне еще надо кое-куда сходить.

      Обломов порылся в ящике и вынул тогдашнюю красненькую десятирублевую бумажку.

      – Мадера семь рублей стоит, – сказал Обломов, – а тут десять.

      – Так дай все: там дадут сдачи, не бойся!

      Он выхватил из рук Обломова ассигнацию и проворно спрятал в карман.

      – Ну, я пойду, – сказал Тарантьев, надевая шляпу, – а к пяти часам буду; мне надо кое-куда зайти: обещали место в питейной конторе[43], так велели понаведаться… Да вот что, Илья Ильич: не наймешь ли ты коляску сегодня, в Екатерингоф ехать? И меня бы взял.

      Обломов покачал головой в знак отрицания.

      – Что, лень или денег жаль? Эх ты, мешок! – сказал он. – Ну, прощай пока…

      – Постой, Михей Андреич, – прервал Обломов, – мне надо кое о чем посоветоваться с тобой.

      – Что

43

Питейная контора – государственное учреждение, ведавшее питейными сборами (см. с. 43) по откупам и «царевым кабакам».