Последняя миля. Дэвид Болдаччи

вынослива. Загоняла меня в доску, пока я не пошел в старшие классы.

      – Так скорость у тебя от нее?

      – Наверное.

      – Может, занималась спортом, когда была моложе. Может, и отец тоже.

      – Не знаю, они ни разу не говорили об этом.

      – У тебя дома не было их фотографий. А они вообще были?

      Марс снова откинулся на подушку.

      – Они не очень любили фотографироваться. Помню, было одно их фото на полке в гостиной, которое они сделали, когда я учился в старших классах. Пожалуй, и всё.

      Декер пристально вглядывался в него.

      – Эй, – встрепенулся Марс, – я понимаю, что это выглядит белибердой, но тогда оно все именно так и было, ясно? Я об этом даже не задумывался.

      – Я видел старое зернистое фото твоих родителей. Но расскажи, как мать выглядела в твоих глазах.

      Марс расплылся в улыбке.

      – Она была очень красивая. Все это говорили. Она могла бы быть моделью или типа того. Батя говорил, что нашел жену себе не по чину.

      – Я сделал фото гардероба твоих родителей, – продемонстрировал Декер свой телефон. – Не представляешь, что это означает?

      – АК и РБ? – прочитал Марс с экрана. – Совершенно без понятия, что это значит. Это было у них в гардеробе?

      – Ага.

      – Не знаю. Ни разу не заглядывал к ним в гардероб.

      – Ладно. Твой отец работал в ломбарде, а мама преподавала испанский и подрабатывала шитьем?

      – Ага.

      – Для кого она шила?

      – Какой-то местной компании требовались штучные изделия. Платили немного, зато она могла работать на дому.

      – А испанский? Она ходила в школу, чтобы преподавать?

      – Нет, детей она не учила. Она учила взрослых. По большей части белых чуваков. Через границу приходила масса народу в поисках работы и все такое. И их наниматели учили испанский, чтобы говорить им, что делать. Вот мама их и учила.

      – А где она сама выучила испанский? Это был ее родной язык?

      – Нет. В смысле, мне так кажется. Она была не из латиносов, если ты это имел в виду. Она была черной. Намного темнее меня. Я практически уверен, что она была американкой.

      – Исходя из чего?

      – По манере говорить. И у нее не было ни малейшего иностранного акцента.

      – Ты перенял у нее испанский?

      – Отрывочно, но в основном мы говорили по-английски. В этом вопросе батя был кремень. Мы не испанцы, мы американцы, твердил он. И не любил, когда мы говорили дома по-испански.

      – И у нее была еще одна работа?

      – Ага. Шитье и уроки испанского плохо оплачивались. Она работала на компанию, оказывавшую услуги по уборке. И гладила белье. Утюгом она орудовала как профи, скажу я тебе. Дьявол, да она гладила джинсы, которые я надевал в школу.

      – А ты никогда не расспрашивал их о прошлом?

      – Помню, как-то раз я хотел узнать о своих дедушках и бабушках. В школе устроили день дедушек и бабушек, когда я учился в третьем классе. Почти у всех были прародители, и они их привели. Я спросил батю про это. Он сказал, что они умерли. И больше ничего.

      – А он не сказал, как они умерли?

      – Блин,