Повести. Василий Иванович Белов

откуда пришел, сотона! Сват выискался! Да я тебе…

      Не успел Иван Африканович очнуться, как Нюшка сильно толкнула его, и он очутился на полу, за дверями; таким же путем оказался в сенях и Мишка.

      Потом она выскочила в коридор, уже без ухвата. Еще более бесцеремонно и окончательно вытолкала сватов на улицу и захлопнула ворота…

      В доме стоял рев. Нюшка с плачем кидала на пол что попало, вся в слезах кричала и металась по избе и материла весь белый свет.

      – Ну и ну!.. – сказал Мишка, щупая локоть.

      А Иван Африканович растерянно хмыкнул.

      Он еле поднялся, сперва на четвереньки, потом, опираясь на руки, долго разгибал колени, с трудом выпрямился:

      – Хм! Вот ведь… Бес, не девка. В ухо плюнуть да заморозить. Пармен? А где у меня Пармен?

      Пармена у поленницы не было. Иван Африканович забыл привязать мерина, и он давно уже топал домой, топал один, под белой апрельской луной по тихой дороге, и завертка одиноко скрипела в ночных полях.

      3. Союз земли и воды

      Под утро погода сменилась, пошел снег, поднялся ветер. Во всех подробностях и с красочными прибавками про сватовство Мишки Петрова знала вся округа: сарафанная почта сработала безотказно, даже в такую вьюгу.

      Магазин открылся в десять часов, бабы ждали выпечки хлеба и со смаком обсуждали новость:

      – Говорят, сперва-то ухватом, а потом ножик сгребла со стола-то да с ножиком на мужиков-то!

      – Ой, ой, а старуха-то что?

      – А что старуха? Она, говорят, и старуху кажин день колотит.

      – Ой, бабы, полноте, что здря говорить. Нюшка матку пальцем не трагивала. Нет, дружно у них с маткой, экую бухтину про Нюшку разнесли.

      – Чего говорить, смирёнее не было девки.

      – Дак лошадь-то пришла?

      – Пришла одна, ни мужиков, ни накладной нету.

      – Говорят, в бане в сосновской и ночевали.

      – Дорвались до вина-то!

      – Готовы в оба конца лить.

      – Товар-то целой, однако?

      – Преников-то привезли, а говорят, у двух самоваров кранты отломило, мерин-то сам забрел на конюшню, дровни-то перекувырнулись.

      – Ой, ой, ведь не рассчитаться Иван-то Африкановичу!

      – А все вино, вино, девушки, не было молодца побороть винца!

      – Да как не вино, знамо, вино!

      – Сколь беды всякой от его, белоглазого, сколь беды!

      Заходили все новые и новые покупательницы. Завернул бригадир, ничего не купил, потолкался и ушел, зашли трактористы за куревом. И весь разговор крутился опять же вокруг Мишки да Ивана Африкановича.

      Ивана Африкановича видели рано утром, как бежал откуда-то, как зашел в дом и будто бы закидался по избе, потому что еще вчера, пока ездил в сельпо, жену его, Катерину, увезли в больницу родить, жены не оказалось, и будто бы он сказал теще, старухе Евстолье, что, мол, все равно он, Иван Африканович, задавится, что он без Катерины хуже всякой сироты. Теща же Евстолья, по словам баб, сказала Ивану Африкановичу, что она, хватит, намаялась, что уедет к сыну Митьке в Северодвинск, мол, нажилась вдоволь, покачала