Ты плыви ко мне против течения (сборник). Владислав Бахревский

Борис Годунов отступил в конец класса, но чечетку не прекратил, девочки продолжали хихикать, Курочка и Рябов издавать звуки, а все разговоры велись, как на перемене. Учительница обвела класс грустными тихими глазами и, не повышая голоса, предупредила:

      – Сейчас буду спрашивать!

      Она села, открыла журнал, потом тетрадь и, подперев рукой щеку, смотрела перед собой и, наверное, никого не видела.

      – Запишите тему нового урока, – сказала она наконец. – «Геосинклинали и платформы».

      Но на столах даже тетрадей не было.

      Учительница медленно поднялась и что-то говорила, не повышая голоса. Агей хоть и напрягал слух, но различал только отдельные слова.

      – Агей! – крикнули ему.

      Он повернулся.

      Лица у всех непроницаемые.

      – Агей!

      Он сидел, смотрел на доску, не понимая, как это в школе могут быть такие уроки. Ему хотелось вскочить и закричать на ребят, гадких в своем безобразии. В спину больно и сильно ударили. Он вскочил, обернулся. Ребята глядели на него невинно и умненько. Сел – опять тычок. Снова обернулся.

      – Богатов.

      Он встал. Лицо учительницы покрылось вдруг маленькими красными пятнами.

      – Я думала, вы дисциплинированный ученик и собиралась поставить вам положительную оценку. Но вы тоже вертитесь. Как юла! Двойка! Двойка!

      Она села за стол, взяла ручку и, оттопыривая мизинец с белым острым ноготком, старательно вывела в журнале очередную Агееву двойку.

      – Не горюй, Богатов! – крикнул Курочка. – Стерпится – слюбится.

      На двух следующих уроках была алгебра.

      Вячеслав Николаевич дал самостоятельную работу. Доску он разделил на три части и написал три разных задания.

      – Левая сторона для мелко плавающих, – объявил он, – правая для светочей. Центр соответствует программе.

      Агей посмотрел налево, в уме решил программное и переписал в тетрадь задачу для светочей.

      Условие, казалось, не давало никаких шансов на возможность решения. Тогда Агей прикрыл глаза, превратил задачу в кубик Рубика и рассматривал ее, мысленно трогая плоскости. Ах, вон тут что!

      Он записал уравнение.

      Решить его не составляло никакого труда.

      Второй задачи не было. И тогда Агей решил усложнить ту, которая была под силу только светочам. Зачеркнул уравнение, ввел третье неизвестное и начал математическую круговерть, понимая, что сам себя заводит в тупик, но из упрямства не отступал от выбранного пути. И все-таки решение пришлось зачеркнуть как совершенно негодное.

      Он отодвинул тетрадь и глядел на свое придуманное уравнение одним глазом – так кошки с мышками играют.

      Грянул звонок.

      – А-а! – сказал Агей, засмеялся и записал ключик, которым уравнение открывалось без натуги и скрипа.

* * *

      Кабинет биологии был темноват от обилия цветов на окнах. Рассаживались, не дожидаясь звонка. Не переругивались, не пересмеивались. Звонок – и в следующее мгновение вошла… колхозница.

      Припеченное солнцем лицо, свои, некрашеные,