А зори здесь тихие… (сборник). Борис Васильев

с напряжением, и Васков брел медленно, приноравливаясь к маленькой Гале Четвертак.

      Он держал курс на островок, где росли две низкие, исковерканные сыростью сосенки. Комендант не спускал с них глаз, ловя в просвет между кривыми стволами дальнюю сухую березу, потому что и вправо и влево брода уже не было.

      – Товарищ старшина!..

      А, леший!.. Комендант покрепче вогнал шест, с трудом повернулся: так и есть, растянулись, стали.

      – Не стоять! Не стоять, засосет!..

      – Товарищ старшина, сапог с ноги снялся!..

      Четвертак с самого хвоста кричит. Торчит, как кочка, и юбки не видно. Осянина подобралась, подхватила ее. Тыкают слегой в трясину: сапог, что ли, нащупывают?

      – Нашли?

      – Нет еще!..

      Комелькова слегу перекинула, качнулась вбок. Хорошо, он вовремя заметил. Заорал так, что жилы на лбу вздулись:

      – Куда?! Стоять!

      – Я помочь…

      – Стоять! Нет назад пути!

      Господи, совсем он с ними запутался: то не стоять, то стоять. Как бы не испугались, в панику не ударились. Паника в трясине – смерть.

      – Спокойно, спокойно только. До островка пустяк остался, там передохнем. Нашли сапог?

      – Нет!.. Вниз тянет, товарищ старшина! И холодно!

      – Идти надо! Тут зыбко, долго не простоим.

      – А сапог как же?

      – Да разве найдешь его теперь? Вперед! Вперед, за мной!.. – Повернулся, пошел не оглядываясь. – След в след! Не отставать!..

      Это он нарочно кричал, чтоб бодрость появилась. У бойцов от команды бодрость появляется, это он по себе знал. Точно.

      Добрели наконец. Он особо за последние метры боялся: там поглубже. Ног уже не вытянешь, телом дрыгву эту проклятую раздвигать приходится. Тут и силы нужны, и сноровка. Но обошлось.

      У острова, где уже стоять можно было, Васков задержался. Пропустил мимо всю команду свою, помог на твердую землю выбраться.

      – Не спешите только. Спокойно. Здесь передохнем.

      Девушки выходили на остров, валились на жухлую прошлогоднюю траву. Мокрые, облепленные грязью, задыхающиеся. Четвертак не только сапог, а и портянку болоту подарила: вышла в одном чулке. В дырку большой палец торчит, синий от холода.

      – Ну что, товарищи бойцы, умаялись?

      Промолчали товарищи бойцы. Только Лиза поддакнула:

      – Умаялись…

      – Ну, отдыхайте покуда. Дальше легче будет: до сухой березы доберемся – и шабаш.

      – Нам бы помыться, – сказала Рита.

      – На той стороне протока чистая, песчаный берег. Хоть купайтесь. Ну, а сушиться, конечное дело, на ходу придется.

      Четвертак вздохнула, погрела голый палец ладошками, спросила несмело:

      – А мне как же без сапога?

      – А мы тебе чуню сообразим, – улыбнулся Федот Евграфыч. – Только уж там, за болотом, не здесь. Потерпишь?

      – Потерплю.

      – Растрепа ты, Галка, – сердито сказала Комелькова. – Надо было пальцы вверх загибать, когда ногу вытаскиваешь.

      – Я загибала, а он все равно слез.

      – Холодно, девочки.

      – Я мокрая до самых-самых… – Женька хитро посмотрела