Хелот из Лангедока. Елена Хаецкая

обе стороны от пузатого бочонка с гербами и свой дуэт исполняли слаженно, как два полухория в античной трагедии.

      – Горе, горе грешным нам! – выразительно декламировал отец Тук, закатывая глаза и сотрясаясь брюхом. – Среди нас завелся эгоист, жалкий пьяница, горе-аристократ, скрывавший свои пороки до той поры, пока не прокатился слушок о графском коньячке…

      – Да заткнись ты, – сердито проговорил Хелот. – Коньяк мне нужен сугубо для важного дела…

      Все трое дружно взревели.

      Хелот решил не обращать на них внимания и потащил коньяк в Нору. Скорбно качая головой, Тук взгромоздился на массивный пень возле малинника и раскрытым ртом стал ловить на ветках последние ягоды, раскисшие от дождей.

      К великому неудовольствию Хелота, Локсли пошел в Нору за ним следом.

      – Что у тебя случилось, Хелот? – спросил лесной разбойник.

      – Ничего.

      Однако Локсли неотвратимо трезвел прямо на глазах, и отделаться от него не было никакой возможности. Но признаваться, для чего потребовался коньяк, Хелоту очень не хотелось. Кто знает, может быть, своим поступком он оскорбил патриотические чувства англичанина.

      – Гарсерана, говоришь, встретили? – спросил Хелот. – И где он теперь?

      – Хорошо покушал его светлость и теперь оплачивает обед.

      – Скажи, Робин, с ним были какие-нибудь рабы или пленники?

      – Ни одного, – ответил Робин. – А почему ты спросил об этом?

      – Из любопытства.

      – Ткани вез, благовония, драгоценные камни. Золотые монеты. Словом, как обычно.

      – Слушай, Робин, а зачем лесным стрелкам благовония?

      Робин засмеялся:

      – Что-то ты темнишь сегодня, Хелот! Я всегда знал, что ты себе на уме. Говори лучше прямо, что там у тебя стряслось.

      Хелот вздохнул:

      – Пойдем, покажу.

      Он осторожно поднял бычью шкуру, закрывающую вход в логово, намотал на палку и в свернутом виде положил на два крюка, специально прибитых над притолокой. Вдвоем они подошли к сарацину. Хелот встал рядом с больным, волком посмотрел на Робина и сказал скороговоркой:

      – Конечно, я поступаю отвратительно, поскольку это вонючий сарацин и беглый раб, но он у меня в доме, и сначала ты убьешь меня, а потом уже…

      Тут он окончательно почувствовал себя дураком и замолчал. Локсли осторожно потрогал лоб сарацина, посмотрел десны, потом послушал сердце.

      – Он не ранен? – спросил Робин. – Вроде, у него не оспа.

      – Нет, это какая-то горячка. Он говорил мне, что умирает, и, по-моему, не так уж далек от истины.

      Совместными усилиями лесные стрелки натерли умирающего коньяком, и бедняга заблагоухал. Остатки коньяка оставили для внутреннего употребления. Прошло около получаса. Хелот и Робин сидели рядышком, потягивая коньяк, и вдыхали коньячные пары, которыми исходил больной. Отец Тук наверху по-прежнему сосредоточенно ел малину, а юный Робин сбежал поглазеть на сокровища ощипанного Гарсерана.

      Хелот спросил заплетающимся языком:

      – Скажи,