Вуаль из солнечных лучей. Валерия Вербинина

так?

      – Нет, сударыня. Вообще наша беседа получилась короткой. Я представился и передал ему письмо. Он прочитал его, некоторые фразы повторил вслух, потом… потом грубо сказал, что господин Осетров может сделать со своим письмом. «Передай этому любителю просиживать штаны в уютном кабинете, – сказал мне господин Ломов напоследок, – что я ему не подчиняюсь и чихать хотел на его указивки».

      – Узнаю стиль Сергея Васильевича, – пробормотала Амалия. – Не указания, а именно указивки… Что было дальше?

      – Дальше, сударыня, я откланялся и ушел. По правде говоря, оказавшись за дверью, я вздохнул с облегчением. Не сочтите за дерзость, но…

      – Я вполне вас понимаю, – успокоила собеседника Амалия. – Когда господин Осетров известил вас, что вы должны будете сопровождать Сергея Васильевича на Северный вокзал, вы, вероятно, не испытали особого восторга?

      – Боюсь, что нет.

      – Каким вам показался Сергей Васильевич в вашу вторую встречу?

      – Таким же, как и в первую. Он абсолютно не производил впечатления человека, который чего-то опасается или боится. Я имел несчастье сказать ему, что мне нравится Париж и я нахожу Эйфелеву башню смелым творением. Сергей Васильевич возразил, что Париж – та же деревня и что значение Эйфелевой башни – отвлекать людей от их забот. По-моему, ему просто нравилось мне противоречить. Не думаю, чтобы он воспринимал меня всерьез.

      Как Осетров охарактеризовал Елагина – трезвомыслящий? Действительно, весьма трезвомыслящий молодой человек. Амалия взглянула на собеседника с невольным одобрением.

      – Вы ехали в наемном экипаже? – спросила она.

      – Да.

      – У вас не возникло впечатления, что за вами кто-то следил?

      – Нет.

      – А у Сергея Васильевича?

      – По-моему, нет. Я хочу сказать, если бы он заметил слежку, он бы насторожился, верно? И я бы это заметил.

      – Но вы ничего не заметили?

      – Нет. По-моему, он был рад, что вскоре вернется в Петербург. И он выглядел и вел себя абсолютно естественно.

      Амалия задумалась, машинально мешая ложечкой остывший чай. Ну и что такого особенного она узнала, настояв на беседе с Елагиным? Что Осетров был недоволен, что он прислал Сергею Васильевичу резкое письмо и что Виктор Иванович не заметил абсолютно ничего подозрительного или угрожающего.

      – Вы остались на перроне до отхода поезда? – спросила она.

      – Согласно полученным мной от господина Осетрова инструкциям. Я ведь должен был убедиться, что господин Ломов… э… словом, что ему не взбредет в голову покинуть поезд.

      – Скажите, Виктор Иванович, вы хорошо видели его вагон?

      – Разумеется. Я остался стоять возле него.

      – Скажите, когда прозвучал сигнал к отправлению и состав тронулся, кто-нибудь пытался вскочить в поезд?

      – Нет.

      – Вы уверены? Может быть, кто-то пытался запрыгнуть не в вагон Ломова, а в другой…

      – Нет, госпожа баронесса. Я бы заметил, если бы что-то такое имело место. Но никто не пытался догнать поезд.

      – То есть все было