Дживс, вы – гений! Ваша взяла, Дживс! (сборник). Пелам Вудхаус

волнуйтесь, сержант, ничего страшного. Он просто надрался как свинья.

      Наверное, ему казалось, что он тактично понизил голос, но я отлично слышал каждое слово, равно как и ответ сержанта:

      – Да что вы говорите, милорд!

      По его голосу можно было сразу определить, что это говорит именно сержант полиции, до которого наконец-то дошло.

      – В том-то все и дело. Ничего не соображает. Обратили внимание, какой у него пустой взгляд?

      – Да, милорд.

      – Я его не раз таким видел. Как-то после ужина гребцов в Оксфорде он вбил себе в башку, что он – русалка, и все норовил нырнуть в университетский фонтан и играть там на арфе.

      – Молодость, молодость, – снисходительно заметил сержант, проявляя широту взглядов.

      – Надо отнести его в постель.

      Я в ужасе вскочил и задрожал.

      – Не хочу ни в какую постель!

      Чаффи умиротворяюще похлопал меня по плечу:

      – Ничего, Берти, все обойдется. Мы понимаем. Ясное дело, ты испугался. Огромный страшный паук. Любой испугался бы. Но больше бояться не надо. Мы с Ваулзом поднимемся к тебе в комнату и убьем его. Ваулз, вы ведь не боитесь пауков?

      – Нет, милорд.

      – Слышишь, Берти? Ваулз тебя защитит. Сколько пауков вы когда-то убили в Индии? Помнится, вы рассказывали.

      – Девяносто шесть, милорд.

      – И ведь крупные были, да?

      – Огромные, милорд.

      – Ну вот видишь, Берти. Чего тут бояться? Подхватите его под руку, сержант. А я подхвачу с этой стороны. Ты сиди спокойно, Берти, мы тебя поднимем.

      Вспоминая эту сцену, я думаю, что наверняка в этом месте совершил ошибку. Возможно, стоило сказать им пару ласковых, но вы ведь сами знаете, когда особенно нужно сказать пару ласковых, эти ласковые как раз и не находятся. Сержант клещами сжал мою левую руку, и все мысли улетучились. И потому, не найдя слов, я пхнул его в пузо и вырвался на свободу.

      Однако в темном сарае, забитом всяким садовым хламом, на такой скорости далеко не убежишь. Можно на что угодно налететь и грохнуться. Я и налетел на лейку и упал, отвратительно шмякнувшись об пол головой, а когда сознание вновь забрезжило, обнаружилось, что меня несут сквозь летнюю ночь по направлению к коттеджу, Чаффи обхватил подмышки, сержант Ваулз держит ноги. И в таком вот тесном единении мы прошествовали сквозь парадный вход и поднялись по лестнице. В общем-то нельзя сказать, чтобы они меня волокли, однако положение, в котором я находился, вполне могло ранить самолюбие.

      Мне, впрочем, сейчас было не до самолюбия. Мы приближались к спальне, и я представлял себе, какая разразится катастрофа, когда Чаффи откроет дверь и увидит, что там внутри.

      – Чаффи, – сказал я, и сказал очень серьезно, – ты в эту комнату не входи.

      Но кто поймет, серьезно вы говорите или не серьезно, если голова у вас болтается чуть не у самого пола, а язык провалился в гортань. Словом, я издал какое-то бульканье, и Чаффи истолковал его совсем в другом смысле.

      – Да, да, понимаю, – сказал он. – Ты уж чуть-чуть потерпи. Сейчас мы уложим тебя в постельку.

      Я счел его манеру оскорбительной и хотел ему об этом заявить, но вдруг