Дашка и Д. Дарья Светлова

а нижней полке и на полу на матрасе дрыхли два большеглазых и белокурых ангела из Голландии. Ангелы путешествовали в честь окончания с отличием средней школы и, как Дашка, перемещались с острова Флорес на остров Сулавеси. Каюта для мотористов была удачно куплена уже на борту за наличные. В кассе все билеты с койко-местами были проданы, предлагался лишь экономический класс, сулящий нежелательные перспективы экономного путешествия.

      С ангелами Дашка познакомилась на пристани. Оба были под два метра ростом и торчали над вечерней темной толпой как два маяка. Надо было узнать, удалось ли им купить билеты в каюту и напроситься ночевать на полу. Ночи, аналогичной переезду на пароме Купанг—Флорес, Дашке очень не хотелось.

      Корабли «Пелни» и паромы – необходимость для Индонезии – были задуманы для перемещения индонезийских жителей с одного острова на другой. Паромы поменьше и подешевле, корабли побольше и подороже; и те, и другие – лодки массового предназначения. Массового. Со всеми атрибутами этого определения. Такие понятия как ISO или «ехать с комфортом» индонезийского водного транспорта не касались. Сколько в Индонезии островов, островков и иных частей суши, выдающейся над морем, столько пассажиров набивалось на борт. Количество продаваемых билетов никто не ограничивал, а еще были безбилетники, платившие напрямую контролерам.

      На паром Купанг—Флорес Дашка загрузилась одной из последних. Перед закрытыми воротами, ведущими на причал, в колонну по девять выстроились более опытные пассажиры с чемоданами, детьми и домашними животными, причем не кошками и собаками, а курами или свиньями на привязи. За два часа ожидания – Дашка еще не знала, что и корабли, и паромы никогда не уходят вовремя – люди, животные и багаж составили плотную массу, готовую в любой момент начать двигаться, сначала медленно, потом быстрее и быстрее, чтобы занять себе на пароме личное пространство, лучше на палубе, а, если не повезет, хоть где-нибудь.

      Дашка вспомнила поездку Брянск—Москва в сидячем вагоне, на каждое место которого было продано по три билета. На пароме людей было больше. Пришлось действовать быстро. Увидев небольшую палубу наверху, на которой уже примостилось человек семь, Дашка жестом показала подросткам, что нужна помощь закинуть рюкзак, а сама забралась по пожарной трубе, постелила на пол оранжевую туристическую пенку и уселась, подложив под спину сумку с едой, водой и деньгами. Народ на палубе напротив одобрительно загугукал, молодец, миссис, не растерялась, теперь поедешь с комфортом.

      Еще с каким. На палубе экономического класса люди сидели или лежали на креслах, под креслами, в отсеках, в проходах, на лестницах и даже подступы к туалетам были заняты. На нижней палубе транспортно-животноводческого класса пассажиры устраивались на крышах грузовых машин, на сиденьях стоящих в ряд мотоциклов, на лестничных пролетах и выступах в стене, на багажных коробках, чемоданах и мешках с рисом. Кто побогаче —подстелив соломенную циновку; кто пошустрее – отвоевав место, достаточное, чтобы ночью спать в привычной человеку позе. Над пассажирами и транспортом ехали цыплята – у них был свой паром в виде картонных коробок с отверстиями для воздуха. Цыплята нервничали, пищали, наступали друг другу на лапы, самые приспособленные занимали большие боковые отверстия и смотрели сверху вниз на людей. С пола на людей смотрели две огромные и три маленькие свиньи. Около свиней оставалось единственное свободное место, размером в три квадратных метра, на которое никто не позарился, поскольку свиньи, как и цыплята, тихо не путешествовали. Они с визгом делили территорию, чавкая, ели принесенный заботливым хозяином корм, под настроение хрюкали и по нужде ходили под себя. Любое проявление жизнедеятельности свиней сопровождалось радостными возгласами или терпеливо-усталыми взглядами пассажиров по соседству.

      На Дашкиной палубе тоже было не без изъянов. Каждые два часа с верхней палубы, куда пассажирам ход был заказан, раздавалось:

      – Бойся!

      Надо было увернуться, поскольку вслед за «бойся» матрос вытряхивал коробку с мусором. В воду и на головы пассажирам разноцветным дождем летели обертки, пустые пластиковые стаканы из-под быстрорастворимой лапши, сигаретные бычки, пепел и иная мелкокалиберная дребедень.

      – Йо—го! – в один голос кричали пассажиры, закрывая головы.

      – У—лю—лю! – кричали пассажиры с палубы напротив.

      – Достали уже! – обижался кто-нибудь из Дашкиных соседей, стряхивая с плеча обертку от печенья, но при этом улыбаясь от уха до уха.

      – Через час снова приду, – подмигивал матрос сверху и, тряхнув коробку еще раз, удалялся до следующего выброса.

      Один из попутчиков, дед в драных штанах, с китайской косичкой и повадками балагура—алкоголика начал что-то вещать, видимо смешное, поскольку люди вокруг засмеялись. Подросток в белой майке повернулся к Дашке, поднял руку и провел ладонью перед переносицей, как волна.

      – Сумасшедший, – сказал он.

      Жест именно это и обозначал.

      – Ты куда едешь? – спросил подросток.

      – Флорес.

      – О,