Аспазия. Роберт Гамерлинг

ты так красноречиво говоришь. Не знаю, стал ли бы я писать эту трагедию, но теперь, после твоих слов, а еще более увидав твой сверкающий взгляд, которым ты сопровождал свои слова, я чувствую себя воодушевленным и вдохновленным.

      – Прекрасно, – сказал юноша, – я приготовлю тебе благоухающий венок в день победы твоей трагедии.

      – Венок из красных роз! – вскричал поэт, – я в моих стихах предполагаю воспеть могущество Эрота.

      – Конечно, – отвечал юноша, – мне кажется благодарный крылатый бог желает, чтобы я сейчас же нарвал роз для этого венка.

      С этими словами стройный юноша вскочил на выступ скалы, где зеленел большой розовый куст, весь покрытый цветами.

      – Берегись, юный друг! – сказал поэт, – ты не знаешь, на каком несчастном месте ты стоишь: с вершины этой скалы бросился в море афинский царь, потому что его сын, возвращаясь после сражения с чудовищем, забыл, в знак победы, поднять белый парус. Впрочем, на этой горе нельзя сделать шагу, чтобы не натолкнуться на какое-нибудь воспоминание прошлого, чтобы не оживить какого-нибудь древнего предания.

      – Если ты так смел, мой милезийский друг, – вмешался Перикл, – то пойдем к обрыву, с которого представляется прекрасный вид на всю окрестность.

      Юноша, смеясь, поспешил вперед и скоро все трое стояли на краю обрыва.

      – Прислушиваясь к гармоническому шуму этих волн, – сказал Перикл, – каждый раз, когда я смотрю на эти вершины, на расстилающиеся у меня под ногами горы Пелопонеса, я чувствую странное желание: мне хочется обнажить меч, мне кажется, как будто за этими горами поднимается мрачный образ Спарты и с угрозой глядит сюда…

      – Думаю, лучше вместо того, чтобы обращать внимание на горы далекого Пелопонеса, наслаждаться тем, что лежит у нас перед глазами, – проговорил поэт. – Но лучше всего, я просил бы тебя приехать ко мне, вместе с этим юным музыкантом пожить несколько дней в моем деревенском доме на берегу Кефиса, я покажу вам мои цитры и лиры и, если вы не против, то мы устроим маленькое состязание в музыке и пении как аркадские пастухи.

      Юноша улыбнулся, а Перикл, после короткого молчания, сказал:

      – В скором времени я привезу к тебе юного Аспазия, тем более, что в состязании в музыке и в пении, вы должны иметь судью.

      – Юношу зовут Аспазием! – вскричал поэт, – это имя напоминает мне одну прекрасную милезианку, о которой я слышал в последнее время…

      Юноша покраснел. Эта краска удивила поэта, и в эту минуту почувствовал, уже без сомнения не в первый раз, что рука юного милезийца слишком мягка, тепла и мала даже для такого молоденького мальчика, каким он казался. Одну половину тайны он прочел в яркой краске, выступившей на щеках юноши – другую сказала ему рука… Поэт не ошибся, рука, которую он держал в своей руке, была рукой прелестной Аспазии.

      После первого свидания в доме Фидия, Перикл и милезианка снова увидались сначала у Гиппоникоса, приятеля Перикла, затем стали видеться все чаще и чаще и скоро сделались неразлучны.

      Аспазия