Убит поток. Роман Власов

при первой возможности, – произносит Высокий князь и грузно падает в кресло, – Опасный он». «Так и сделаю», – хрипит в ответ пустынник и машет рындам, чтобы опустили оружие.

      Не получилось-таки казнить…

      Или получилось? Эта мысль Генти забавляет. Он даже хрюкает пару раз, но тут же крутит большой головой – нет, так не пойдёт.

      И вообще, нельзя больше откладывать. Нужно писать матери…

      Нет, ещё минутку.

      Он выходит в коридор общежития. Здесь пусто, гулко. Работают кварцевые лампы. Все на вспышке. Он делает несколько шагов, смотрит, что нового на стенах. Фотовыставка: роботы возводят конструкции для первой платформы Алговы. Вокруг дикий ещё, морозный, суровый край… Здорово! Вот бы самому однажды придумать что-нибудь этакое! Чтобы для людей! Чтобы ново и смело! Как же здесь всё-таки хорошо! Как же здесь не так, как дома!..

      Наконец он подключается к сети и пишет матери через особый канал. Она получает его сообщения по радио через переводчик, механическим голосом. Пользоваться чалмашским языком Генти с какого-то момента перестал. Так получилось.

      Он пишет:

      – Припадаю к ногам твоим, мама! Прохлады тебе в знойный день!

      – И тебе, сынок! Как я рада тебя слышать! Что случилось? – шипит в ответ дешёвый пластиковый динамик.

      – Отца убили.

      Она осмысляет некоторое время, Спрашивает:

      – Какого?

      – Князя, – набирает Генти.

      – Князя… Значит, это правда, сынок? Здесь все об этом судачат.

      Голос у матери старческий, ровный, печальный. Сидит сейчас на коленях, наверное, и ткёт ковёр, полоса за полосой. А за тонкой занавеской – невыносимый полуденный жар пустыни.

      – Мама! Следователь спрашивал, могла ли у него быть любовница в Высоком княжестве…

      – …

      – Прости, мама, но мне нужно знать…

      – Любовница… Конечно. Везде, где бы он ни пожелал… Но это так устроено, сынок. Так устроено.

      – Я ненавижу его! Ненавижу за то, что он сделал с тобой. С нами. Теперь он получил по заслугам!

      Она вздыхает где-то там, за сотни километров отсюда.

      – Не надо так говорить. Ты сам будешь князь – ты сам поймёшь, как это… И забудь об этом сейчас. Будет кровь. Большая кровь. Надо выжить, сынок… Как мы всегда выживали.

      – Крови не будет! Прогресс-программа нам поможет! Ещё есть день-два. Они разберутся во всём, успеют!

      – Это прекрасная сладкая ложь, сынок. Прекрасная сладкая ложь…

      Гордей Цуз живёт на платформе в самом сердце города. Идут свободные часы, и всё вокруг гудит, кружится. Мелькают начищенные бока роботов, плывут вагоны монорельса, с гиканьем мчатся друг за другом сёрферы. Один смельчак, в красном шлеме с огненными полосами, зацепился за скобу вагона, разогнался, не рассчитал сил, потерял магнитную волну и рухнул на платформу прямо перед Дидом. Тут же вскочил с криком «Порядок! Порядок!», но согнулся от боли, и теперь сидит на лавочке, поглаживает шлем, ждёт скорую. Лицо у него совсем детское, несчастное.

      Вот. Свободное время до добра не доводит.

      Дома