Тайна горы, или Портрет кузнечика. Татьяна Шипошина

уж что от меня не зависело!

      Неужели… совсем?

      «Нет, – думал я, – такого не может быть, чтобы я оказался совершенно ни при чем! Слишком несправедливо, если бы я остался в стороне!»

      Но как? Где находилась та самая точка пересечения меня и горы? Меня и моря, меня и неба? Меня и всех этих жучков-паучков, кузнечиков, птичек, цветочков?

      Я закрыл глаза. От таких странных мыслей защемило в груди. В горе чувствовалась такая сила… такая мощь… такая торжественность…

      – Спишь? Как дела?

      Пришлось открыть глаза. В проеме стеклянной двери стояла Вера Петровна.

      – Что делаешь? – спросила она.

      – Смотрю на гору.

      Вера Петровна присела на мою кровать.

      – Я тоже иногда на нее смотрю. Когда больных нет. Удивительная гора. А воздух! Ты чувствуешь, какой здесь воздух? Его можно ножиком резать и на хлеб намазывать. Даже в лагере такого воздуха нет, как здесь, рядом с горой.

      Я хотел было спросить у Верочки про то, о чем думал. Но как это выразить? Как я связан с горой? Смешно! Да никак я с ней не связан! Еще неизвестно, думают ли вообще взрослые о чем-нибудь подобном. Им бы сразу бутерброд…

      Глава 7

      Вечером навещать меня пришел Лёнчик и все наши. И Светка тоже пришла. Светка старше меня на год. Тогда она переходила в седьмой. Вот если бы я в то время сказал кому-нибудь, что я, пятиклашка, влюбился в Светку, наверно, народ посмеялся бы. Даже Лёнчик.

      Я никому об этом и не говорил. Так, смотрел на Светку издали, и мне с каждым днем все больше нравилось смотреть на нее.

      А она… она не смотрела в мою сторону. Даже здесь, в моей изоляторской палате, Светка смотрелась в зеркало, висящее над раковиной.

      Зеркало отражало светлые, чуть вьющиеся волосы, серые глаза, пухлые губы…

      Мне пришлось отвернуться и сосредоточить свой взгляд на Лёнчике.

      Все, кто пришел меня навещать, сразу начали хохотать и дурачиться, за что были благополучно выставлены Верой Петровной за дверь.

      Я снова остался один. Я смотрел, как сначала розовеет, затем темнеет небо. Как растворяется в сумерках полоска моря.

      Сначала затихли пчелы, за ними – кузнечики. Началась иная, вечерняя музыка. Зазвенели цикады. Я их и раньше слышал, но не обращал внимания. А тут… Я не слышал ничего, кроме цикад, не видел ничего, кроме сумеречной горы.

      Эй, гора! Расскажи мне, кто ты…

      Гора молчала, кутаясь в сумерки. Она уходила в тень, но сила ее не убывала. От этой силы во мне все пело. Кажется, я сам звенел, как цикада.

      Мое одиночество опять нарушила Вера Петровна. Послышались голоса, зажегся свет на веранде. Вера Петровна пришла не одна.

      С ней притопал какой-то мужик. Видимо, физрук. Разговор взрослых я слышал весь, до последнего словечка.

      – Вера, – приставал к докторше физрук, – ну сколько я могу ходить за тобой! Что ты ломаешься?

      Голос его звучал довольно грубо.

      – Сережа, отстаньте! Вон сколько молоденьких вожатых вокруг! Зачем я вам нужна?

      – Нужна!

      Тут,