Солдат и Царь. Два тома в одной книге. Елена Крюкова

Кончай баловать!

      «Я пьян. И я не на земле. Не на земле. Я там, где люди убивают людей. Отсюда на землю хода нет».

      Лямин шагнул к Мерзлякову и упер ствол нагана ему в кожаную скрипучую грудь. Будто проколоть его наганом хотел, как ножом.

      – Я не балую. Я не конь.

      Лицо Лямина начало мелко подрагивать. Пошло вспышками. Изрезалось мгновенными морщинами. Зубы били чечетку. Глаза плясали. Красный язык мотался меж зубами, вываливался наружу.

      – А вот ты не человек. Слышишь. Ты не человек. Не знаю, как тебя зовут.

      Закричал надсадно:

      – Чудище! Ты! Да зубов нет! Зубы – повыпали!

      Уже за руки его хватали Андрусевич и Люкин.

      – Ты, брат, этово… промерз, што ли, и занемог… Бредишь…

      – Держи его крепче, револьвер у него отыми… половчей…

      Люкин просунул руку под локоть Михаилу и вырвал у него из кулака наган. Неловко нажал на гашетку, и на морозе выстрел не грохнул, а странно, жестко и сухо клацнул, пуля ушла вверх и вбок. Лямин пытался вырваться. Бойцы держали крепко. Дышали табаком.

      – Ты меня зачем пугаешь? – близко придвинув плоское жестяное лицо к лицу Михаила, прошипел Мерзляков. – Я тебе так плох стал? А может, ты и царьков освободить желаешь? Первый к стенке встанешь. Что к стенке! Я тебя – на пустыре изрешечу! Да хоть здесь! На этом взгорке!

      Лямин, ловя ртом синий густой мороз, покосился. Почва шевелилась, как оживший мертвец, съезжала. Внизу, далеко под ними, мерцал Тобол, лед прочерчивали стрелы санных следов. Еще дальше, в сизой дымке, расстилался закованный в доспехи льда Иртыш, и совсем уже на краю земли лед и снег сливались с небом; и снег светился черно-синим трауром, а небо вспыхивало алмазной колкой радостью.

      Лямин дышал громко, запаленно.

      – Ты… слышь… Мерзляк… прости… я сам не свой…

      – Недопил! – заржал Люкин и подмигнул.

      – Эй, ребята, а кто слыхал такого товарища – Троцкий ему фамилие?

      – И где он? В Москве?

      – В Москве, где ж еще.

      – Все из Москвы! Все – в Москву! А мы тут, на Тоболе, отрезанный ломоть! У черта на рогах! С энтими дурнями, царями, валандаемся! Скорей бы уж…

      – Что – скорей?

      – Да ничо…

      – Столкнуть гада под крутояр?

      – Это можно.

      – По весне оттает – раки выползут, съедят!

      – Нет, а хто ж такой все же Троцкай?

      – А ты думаешь, кто он такой?

      – Ничо я не думаю.

      – Нет, думаешь!

      – Балакают, он поважнее Ленина будет.

      – Ха! Важнее Ленина нет никого! Ленин – наш царь!

      – Типун тебе. Еще раз это слово выдавишь… Какой Ленин царь! Ленин – красный! Он – наш!

      – Наш, наш.

      – А Троцкай – тоже наш?

      – Отзынь со своим Троцким!

      – Ух, эх, ухнем, еще разик, еще раз…

      Пыхтя, перебраниваясь, бойцы подкатили ногами труп молодого к обрыву, пнули дружно, сильно, и скинули вниз. Глядели, как убитый катился, налепляя на себя снег, обматываясь белыми липкими бинтами. Лямин глядел