От Терека до Карпат. Владимир Коломиец

парней и один бородач. «Да это же наши соседи, станичники – котляревцы» – промелькнуло в голове у Казея, который узнал бородача.

      – Певнев, ты? – выкрикнул он.

      – Я, Никита Петрович, я! Узнал, чертяка?

      Они столкнулись и придержали коней.

      – Что там у вас? – спросил Никита у бородача.

      – Пешие разведчики, с полсотни. А у вас?

      – Десять конных.

      Бородач посмотрел на Никиту, он – на него, и они поняли друг друга.

      Несколько секунд помолчали.

      – Ну, поедем, что ли! – запальчиво произнес бородач, а у самого так и зажглись глаза.

      Скуластые парни, глядевшие на него с тревогой, довольно тряхнули головой и стали заворачивать коней. Едва они поднялись на только что оставленный холм, как увидели немцев, спускавшихся с противоположного холма.

      Слух Казея обжег не то визг, не то свист, одновременно напоминающий моторный гудок и шипение большой змеи. Перед ним мелькнули спины рванувшихся казаков, и он сам, бросив поводья, бешено заработал ногами, только высшим напряжением воли вспомнив, что надо обнажить шашку. Должно быть, у них был очень решительный вид, потому что немцы без всякого колебания пустились наутек.

      Гнали они отчаянно, и расстояние между ними и казаками почти не изменялось. Тогда бородатый казак вложил в ножны шашку, поднял винтовку, выстрелил, промахнулся, выстрелил опять, и один из немцев поднял обе руки, закачался и, как подброшенный, вылетел из седла.

      Через минуту казаки уже неслись мимо него. Немцы свернули круто влево, и навстречу казакам посыпались пули. Это они наскочили на неприятельскую цепь. Однако казаки повернули не раньше, чем поймали беспорядочно носившуюся лошадь убитого немца.

      – Каськову пригодится, – говорили котляревцы, – у него вчера убили доброго коня.

      Никита поддернул уздечку, придавил сапогами коня, и тот, прижав уши к голове, пошел наметом по раскисшей от дождей дороге. Никита, жалея коня, перевел его на шаг. Поднялся на стременах, еще раз осмотрел окрестность.

      А потом он сидел в расположении котляревской сотни и вел беседу с земляками.

      – Устал? – спросил его Певнев.

      – И устал, и промок. Как выехал из штаба пошел дождь, и так всю дорогу за мной шел.

      Выпили по рюмке, и он продолжил:

      – Грязь везде. Вторые сутки бурку не снимаю.

      – Надо же и в трудных делах побывать, не всегда же в тепле и сытости, – наверное, в шутку сказал котляревец, с интересом поглядывая на новые офицерские погоны Казея.

      – Да уж, нам в дивизии расслабляться не дают, не знаю, как у вас?

      – У нас тоже обстановка тяжелая. Не жалеют нашего брата, – отвечал уже серьезно Певнев.

      – Да, немец огрызается серьезно, как бы не перешел в наступление, – заметил Казей.

      – А у нас тут недалеко кабардинцы воюют, – вдруг вспомнил Певнев.

      – Точно?

      – Точно! В соседней дивизии. Их полк, оказывается, вместе с нами прибыл сюда.

      – А я и не знал, – с удивлением ответил Никита.

      – Кабардинцы