До горизонта и обратно. Антология

просветляет взор. И вот уже страдалица по-новому глядит на золотистую солнечную площадь со всем ее разноликим населением и пестрым орнаментом.

      «Благословен Еси, Господи!..» – я сосредоточиваюсь и развожу в сторону руки, будто стою на заснеженной вершине, а не на камне привокзальном. (Если вы думаете, мой друг, что ваша вершина где-нибудь в недосягаемой дали, вы глубоко заблуждаетесь! Просто осмотритесь, она наверняка рядом, смотрит на вас.)

      Внезапно площадь в глазах девушки трескается и двоится, словно видимая сквозь призму. Пространство изломилось, машины и люди народили двойников, что тотчас начали скользить, карабкаться по перпендикулярным осям. Один, два, три… Считает мелькающие автомобили… Четыре, пять, шесть… Кажется, во сне они двигались медленнее… Семь, восемь, девять… Девушка ловит рукой воздух, ей требуется опора, чтобы не упасть…

      «Благословен Еси, Господи! Боже, Отец Наших!» – продолжаю я.

      Но вот мир качнулся, вздрогнул и – вновь собрался в единое целое. Прямо напротив моей героини стоит мальчик лет десяти, внимательно глядя на нее сквозь толстые очки в неуклюжей коричневой оправе. Одежда на нем – старомодная и бесформенная, однако чистая. Таких пацанов здесь пруд пруди, я знаю – они тянутся в Москву из областных детдомов. Предоставленные сами себе, закаленные в войнах жестокого детства, эти мальчики являют собой часть «мировой души», напрочь сокрытой от обывательского взора.

      Как знать, может, они – последние на Земле, кому известно, что такое милосердие и как отличить его истинное лицо от напяленной маски. Эти мальчики умеют все или почти все, потому что – кто же еще сделает это «все» за них? Никто. Они давно знают меня в лицо и, в отличие от большинства, вовсе не находят меня «странным». Мальчик глядит на девушку пристально, в упор.

      «Ну, давай, милая, это нетрудно: настройся на этот взгляд, прочитай его и порви наконец тишину, которую ты не выносишь!»

      – Тебя как зовут?

      – Вовка, – отвечает мальчик, поправляя очки.

      Она молчит. «О боже! Ведь это так просто! Невозможно не понять Вовкин взгляд!»

      – Есть хочешь?

      «Наконец-то удача! Он постоянно хочет есть, вот уже лет пять, как хочет!»

      Вовка неторопливо и даже небрежно кивает. Не так уж это легко, небрежно кивать, если сутки не ел!

      Девушка покупает Вовке блины, и, хотя они только со сковороды, Вовка поедает их как есть, раскаленными, будто и не обжигаясь. Зрелище – поразительное. Доедает последний, а девушка тем временем берет ему кофе с пирожным.

      «Благословен Еси, Господи, за то, что посетил нас и явил избавление!»

      Еще четыре булки и кофе… «Силен! Ну, Вовка! Атеперь скажи все просто и прямо – как обычно и говорят мудрые».

      – У меня отец пьет, – тихо и как-то виновато говорит Вовка. – А мама умерла три года назад. Меня забрала бабушка в Коломну – да тоже умерла через полгода. И я там в детдоме. Через год приехал к отцу в Москву, просто навестить. Он был пьян, не заметил – не что приехал, а что меня целый год не было. Теперь, когда в Москве, –