СТРАНА ТЕРПИМОСТИ (СССР, 1951–1980 годы). Светлана Ермолаева

между колен, с оттяжкой хлестал ее ремнем. Она билась, пытаясь вырваться. Но разве вырвешься из сильных отцовских рук? Мать стояла на пороге, не вмешиваясь. Отец категорически запретил ей, как он выразился, встревать, когда он занимался воспитанием дочери. У матери прыгали губы, в глазах плавала жалость… Наконец, заткнув уши, – Ксеня громко орала от боли – мать вышла из комнаты.

      Эта порка оказала странное воздействие на Ксеню. Ее жалость к заключенным усилилась. Тем более, что постепенно между девчонками и заключенными завязались отношения, похожие на дружбу. В ответ на подаяние на снег частенько летели ловко сплетенные зеками из цветной проволоки корзиночки. Одна досталась Ксене и сохранилась у нее, несмотря на переезды из одного города в другой, на долгие годы. Эта вещица не представляла ценности, хотя по-своему была оригинальна и даже уникальна – Ксеня никогда ни у кого не видела таких. Но дело было не в этом. Просто она о многом напоминала. Если бы Ксеню спросили, о чем именно, она затруднилась бы ответить. Конечно, корзиночка напоминала ей детство, Норильск, но еще что-то, очень важное.

      Может, она напоминала ей о доброте, о бескорыстной, ничего не требующей взамен доброте, которую человек дарит другому человеку, и ему приятно и радостно делать это? Впоследствии ей не часто приходилось быть доброй к окружающим. Поэтому, когда Ксене попадалась на глаза эта корзиночка, она испытывала сожаление о чем-то навсегда утраченном. Однажды произошло событие, также запомнившееся Ксене. Через многие годы, вспоминая, она еле сдерживала слезы. Событие тоже было связано с зоной. У самой проволоки стоял невысокий, щуплый и на вид больной человек, заросший серой, клочками, щетиной. Солдат на вышке почему-то промолчал и даже отвернулся в сторону, будто не видя вольности заключенного.

      Ксеня, не отводя взгляда от изможденного лица, – лишь глаза синели льдинками в темных подглазьях – увязая по колено в снегу, подошла близко-близко и протянула на ладони – через проволоку – еще теплые домашние оладушки. Человек осторожно, словно боясь ненароком задеть ее руку своей, взял их и, завернув в какуюто серую тряпицу, спрятал за пазуху, неожиданно нагнулся и поцеловал Ксеню в ладошку, в самую середину, прошептал сипло: «Спасибо, человечек…». И, ссутулившись, пошел прочь.

      Она посмотрела на ладошку, будто ожидая увидеть там что-то. Но ничего не увидела. Проводив взглядом уходившего человека, повернулась и медленно побрела через дорогу – домой. Ей было до слез жалко его. Так жалко было соседскую собаку Жульку, которой санями отдавило лапу. Она глядела на Ксеню, тихонько поскуливая, будто прося помощи, глазами, полными слез, – так показалось. Точь-в-точь, как этот мужчина у проволоки. Этот-то поцелуй и вспоминался Ксене. Ни до ни после так ее никто не благодарил. Что же еще было в этой своеобразной благодарности? Тогда у Ксени, она хорошо помнила, что-то в груди встрепенулось, ворохнулось туда-сюда, как живое существо, и сжалось щемяще. В глазах стало тепло.

      В балке их семья прожила неполный год, второй класс она не доучилась, в пионеры ее не приняли из-за плохого поведения,