Полигон. Знаки судьбы. Юрий Тихомиров

ными (или не совсем обычными) людьми… Вопросы без однозначных ответов, и грань неясна, как, впрочем, бывает часто. А задаю я их себе сама, собрав в книгу, в виде рассказов, записи моего папы. Военного человека и сына военного человека.

      Хронология событий не соблюдена. Один из Полигонов, являясь, практически, действующим лицом в этих записях, будет прописан везде с большой буквы, независимо от правил грамматики. Так же, как и одна из Академий.

Дочь военного человека.

      Рассказ 1-й

      Земли предков. Имена

      Моя мама, Матрёна Ивановна, никогда не обсуждала со мной своё деревенское происхождение. Она его стеснялась, наверное. Хотя в те годы, когда она родилась, а это был 1911 год, три четверти, или даже немногим более того населения страны были жителями деревни. А львиную долю всех остальных составляли выходцы из деревни. И что в этом плохого? Это – история развития страны, а, в общем-то, и история развития всего человечества. Кстати говоря, мама и две из трех её сестёр переиначили свои имена, данные им моим дедушкой. Впрочем, неофициально переиначили, в паспортах всё было так, как определил их отец, по святцам. Святцы – это книга, в которой перечислены церковные праздники и дни поминовения святых. Маму все родственники называли, а все знакомые знали, как Маю или Марию. А полностью называли – Мая Ивановна. Я сам-то узнал, что она Матрёна только в очень зрелом возрасте. Хотя и слышал, как мой отец иногда называл её Мотей. Её сестру Аглаю называли Галей, наверное, по некоторому созвучию, а сестру Ефросинью все звали Тоней. Правда, у моей бабушки иногда прорывалось в разговоре в адрес тёти Тони имя Фруза. Произносила она его в соответствии со смоленским говором, то есть “Хруза”. Там, где росла моя мама, вместо «хвост» говорили «фост», а вместо «Фёдор» – «Хвёдор». Наверное, у лингвистов имеется для этого объяснение. Добавлю для полноты семейной картины, что девичья фамилия моей мамы была Клёцкина. И её братья и сестры тоже носили эту фамилию. У меня есть сомнение только в отношении Алексея, старшего из её братьев. Родственники часто называли его Лыкашем. Возможно, он носил другую фамилию – Лыкаш. Всё это забавно, так как мой дедушка, их отец, по паспорту был Иван Пименович Пименов, а моя бабушка, их мама, была Варвара Вакуловна Вакулова, причём тоже по паспорту. Получается, что дети носили фамилию, не совпадающую ни с фамилией отца, ни с фамилией матери.

      Итак, Матрёна Ивановна родилась и провела детские годы в деревне Орешково, что в Смоленской губернии, на берегу Днепра, в самом верхнем его течении. Ходила в сельскую школу, по-моему, в Богдановщину. Продолжила образование в маленьком городке Духовщина, в тех же краях, где окончила педучилище. В Москву со своим отцом переехала в возрасте, близком к 20 годам.

      Отец мой, Сергей Кузьмич (по старым документам – Козьмич), тоже родом из деревни, а именно из деревни Дуляпино, которая находится в Ивановской области, правда, называется сейчас селом. А тогда это вообще была Костромская губерния. Но семья перебралась в город Юрьевец на Волге, когда мой отец был ещё совсем маленьким ребёнком. Поэтому в семейных разговорах и воспоминаниях всегда присутствовал именно Юрьевец. Я написал «Юрьевец на Волге» потому, что раньше так нужно было писать на почтовых конвертах, чтобы сортировщикам почты было легче, так как есть ещё и город Юрьевец во Владимирской области.

      Но вернёмся к Смоленщине. На родине мамы я побывал, можно считать, трижды. В 1947 году родители посадили меня в поезд и попросили проводницу высадить на станции Издешково. Там меня должна была встретить моя двоюродная сестра Нюра (Анна), дочь моей тёти Оли. Нюра была на пару лет старше меня, а мне было 13. Мы друг друга никогда до этого не видели. Лето я должен был провести у тёти, в деревне Сопотово на Днепре. Вместе со мной с поезда сошло много народа. Я решил ждать, пока все разойдутся. Через некоторое время возле станционного домика, кроме меня, осталась только одна девушка. Я понял, что это и есть моя сестра. Мы нерешительно двинулись навстречу друг другу. Быстро выяснили, что я и она – те самые, кем и должны быть.

      От Издешково до Сопотово была грунтовая дорога протяжённостью более 20 километров. Лошадь наша могла идти только шагом, а управлял ей очень старый человек. О них, о человеке и лошади, отдельно расскажу позже. Красота кругом была необыкновенная. До этого в сельской местности я видел только бескрайную степь в Казахстане, в Кустанайской области во время эвакуации, и подмосковные обжитые пейзажи. Правда, ещё были и волжские пейзажи под Юрьевцем, но их я видел, в основном, с воды. А вода на местности – это низкая точка обзора, и видно не всё.

      А в той дороге я видел типичные пейзажи средней полосы с лиственными лесами, полями и лугами. Большинство полей заросло и не обрабатывалось – последствия войны. На многие поля начал наступать молодой лес. Тишина… до звона в ушах. Слышны только птицы, да иногда скрипнет телега. Ехали, в основном, молча.

      В войну люди жили в землянках. Тётя Оля говорила, что дома сожгли наши отступавшие войска. Правда ли это – не знаю. Когда я был в тех краях много лет спустя, уже говорили, что дома сожгли немцы. А тётя Оля говорила, что ни немцев, ни партизан она не видела.

      Когда я приехал в Сопотово, только две семьи ещё продолжали жить в землянках.