Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии. Леонид Колосов

захлебываясь от волнения, читал забывший воспользоваться носовым платком Лелька. Мы настолько увлеклись, что совершенно упустили тот момент, когда вошла в комнату вернувшаяся с базара мать. «Вы что же это делаете, голубчики?» – зловеще произнесла она, поняв суть нашего прилежного сидения на полу. Я получил жесточайшую трепку немедленно. Лелька, интеллигентной бабушке которого все тут же было рассказано, – десятью минутами позже. Мрачность положения усугубляло высочайшее обещание рассказать все отцу. Этого я боялся пуще всего на свете. Забегая вперед, скажу, что отец ни разу в детстве меня пальцем не тронул. Наверное, потому, что все конфликтные проблемы мы разрешали с матерью до его прихода с работы. А тут предстояло что-то новое. Я ожидал рокового вечера с чувством приговоренного к смертной казни. Как ни странно, отец подчеркнуто спокойно отнесся к темпераментному монологу моей матушки, требовавшей немедленной расправы надо мной при помощи отцовского ремня.

      – Дурачок, ты не то читаешь. Дойдет дело и до Фореля. А сначала полистай-ка вот эту…

      Порывшись в своем книжном шкафу, он вытащил потрепанный том. Книга мне сразу не понравилась. Прежде всего – толстая, потом фамилия у автора труднопроизносимая – Джованьоли, да и заголовок непонятный – «Спартак». «Если про футбол, – недоуменно подумал я, – то почему так много?»

      Книгу читал я взахлеб. Резко упала успеваемость, и дневник запестрел тройками. Но книжку у меня не отбирали, пока не была перевернута последняя страница. Усидеть дома и не рассказать о римских гладиаторах было просто невозможно.

      Поначалу разновозрастная братия с нашего двора весьма скептически восприняла мое горячее желание изложить в конспективной форме произведение Рафаэлло Джованьоли «Спартак». Мальчишки и девчонки были увлечены выступлением Володьки Киру по прозвищу Жиган – верховода и драчуна. Жиган сидел на приступке парадного входа в дом и, терзая одну-единственную струну балалайки, надрывно пел о том, как «мать свою зарезал, отца свово убил, сестренку-комсомолку в колодце утопил…» Жиган явно тяготел к уголовщине. Задумчиво ковырявшая в носах аудитория с одобрением отнеслась к новому песенному шедевру Жигана. Размягченный успехом, он милостиво разрешил: «Пусть Сова – такое прозвище мне дал Володька – рассказывает. Если будет неинтересно, то нос ему расквашу».

      Нос мой в тот раз не пострадал. Я рассказывал историю необыкновенного фракийца ровно три дня. И после того, как начала подозрительно сморкаться Лидка Кротова, она же Мотыга, допущенная в мужскую компанию за то, что бесстрашно лазила на крышу по пожарной лестнице, а также безвозмездно снабжала Жигана отцовскими набивными папиросами с необычно длинными мундштуками и медово пахнущим табаком, наш предводитель взял слово. «Отныне, – твердо заявил он, – Сову можно лупить только с моего разрешения. Все мальчишки будут делиться на легионеров и гладиаторов, а ЛАка будет зваться не Мотыгой, а Валерией…»