Маннергейм и блокада. Запретная правда о финском маршале. Александр Клинге

он писал, что служба в русской армии отличается однообразием, а жалованье попросту мизерное. Маятник его симпатий снова качнулся в сторону гражданского поприща.

      Вернувшись в Гельсингфорс, Густав год проучился в последнем классе лицея и успешно сдал выпускные экзамены. Некоторые родственники надеялись, что он поступит в университет, но юноша опять передумал. Николаевское кавалерийское училище – так теперь называлась его мечта. Для реализации этого плана были задействованы все связи семьи. Главной «ударной силой» стала крестная мать Густава баронесса Скалон, обладавшая весьма обширными контактами в высших кругах Петербурга. Семейство Скалон будет покровительствовать Маннергейму в течение практически всей его карьеры в русской армии и, вероятно, сыграет решающую роль в том, что эта карьера окажется успешной.

      Вот и сейчас усилия родственников принесли свои плоды. Начальник училища фон Бильдерлинг пообещал зарезервировать для него место. После этого успешная сдача экзаменов была уже делом техники. 16 сентября 1887 года Маннергейм принес присягу на знамени и вступил в Российскую армию, в которой прослужит три десятка лет.

      Любопытно, что в своих мемуарах Маннергейм писал о сделанном выборе следующее: «Мое решение не вызывало никаких сомнений с патриотической точки зрения, поскольку отношения между Россией и автономным Великим княжеством Финляндским в те времена были хорошими». На склоне лет маршал говорит о своем патриотизме; но что он в данном случае понимал под «патрией», то есть Родиной? Явно не Россию – иначе вся эта фраза не имела смысла. Маннергейм, по сути, открытым текстом заявляет о том, что с самого начала являлся патриотом не России, а Финляндии! Этим он легко и изящно перечеркивает все потуги нынешних апологетов выставить его пламенным патриотом Российской империи. Но, к счастью для Мединского и ему подобных, мало кто читает толстые книги.

      Итак, первые два десятка лет жизни будущего маршала не давали оснований заподозрить, что в дальнейшем он совершит нечто выдающееся. Перед нами – образ типичного молодого бездельника-аристократа, за которого хлопочет многочисленная родня. Я пишу это все не для того, чтобы создать у читателя негативное представление о Маннергейме. В конце концов, его поведение не было чем-то из ряда вон выдающимся в России конца XIX века. Однако важно отметить, что Густав ни в коей мере не являлся «человеком, который сделал себя сам». Его успех объясняется одним-единственным фактом – он принадлежал к дворянской элите Российской империи. Поэтому он мог бездельничать, плевать на дисциплину, совершать любые проступки. У него всегда был второй, третий, четвертый и далее шанс. Все это – благодаря связям и родственным отношениям, которые правили бал в тогдашнем российском обществе. С самого рождения одним было предначертано добывать свой хлеб тяжелым трудом, даже не мечтая о том, чтобы когда-нибудь намазать на него кусок масла; другим же по умолчанию доставались «лакеи, юнкера, вальсы Шуберта и