Бытие и возраст. Монография в диалогах. Александр Секацкий

старик любит культуру в себе, а не себя в культуре. Известная формула К. С. Станиславского срабатывает применительно именно к возрасту. Поэтому творчество старика отягощено заботой об авторствовании лишь в той мере, в какой старик за своё произведение несёт ответственность. Ответственность в модусе вины уходит. Если плохо, уже ничего не поправишь. На первый план выдвигается ответственность за свое произведение в той мере, чтобы по возможности достичь адекватной самооценки.

      А. С.: Для темы авторствования также важен момент замещёния. В финно-угорских культурах, например у мордвы, принято, чтобы женщины шили особый погребальный саван, на котором значим каждый элемент вышивки, по сравнению с ним современный дресс-код – ничто. Бабушка вышивает сарафан, на котором изображена вся её жизнь. Этот сарафан никуда не выбросят, и он не уйдёт вместе с ней. И именно такие сарафаны несут в себе единичность, потому что кости, к сожалению, не сохраняются. Чем же отличаются от этого сарафана мемуары? Это ведь тоже оставление после себя определённой вышивки, только в форме слов. С определенного возраста человек начинает заполнять лакуны своей биографии: когда дела обстояли так, я был здесь, а когда так – я был там. И так вышивка за вышивкой, узор за узором. И как после той старой женщины останется сарафан, так после человека остаются мемуары, которые состоят из замещёния узлов тела и стыков проживания, уже прожитых телесных витальностей, поскольку тело мы проживаем раньше, чем те символические суставы, которые могут при жизни быть в него инсталлированы.

      Действительно, это другая природа авторствования, несмотря на внешнюю похожесть (и в том, и в другом случае появляется текст), и на самом деле до определённого возраста авторствование – это сражение голодных духов за осуществленность. Лучше всего оно описывается с помощью именно этой мифологии, согласно которой нужно во что бы то ни стало обрести признанность.

      Авторские войны всегда жестоки. «Только не спутайте меня с кем-то другим», – говорит Ф. Ницше, описывая ужас авторов всех времен и народов. Здесь уже нет нашествия голодных духов, это форма завещания, изготовления, как пишет У. Уитмен, «мы по жизни идем как на похороны к себе, завернутые в собственный саван». Это как раз об этом – о фиксациях, замещёниях, которыми старость совершает последний «выброс» в креатосферу. Эти письмена обладают более длительным сроком хранения, и главным образом они упорядочивают самую последнюю часть жизни, придавая ей некую благородную форму – форму эйдоса.

      К.П.: Этот образ савана-сарафана и связь с воспоминаниями важен именно в связи с нацеленностью на вещи. Полагаю, что всякий думающий и душевно и духовно активный молодой человек так или иначе, в той или иной форме фиксирует свою жизнь, например в дневнике, выплескивая тот фонтан эмоций, жизненных сил, который бьет из него, в культурные формы фиксированного слова. Кстати, именно дневник укрощает голодных духов, взнуздывает и стабилизирует