Свет мой, зеркальце…. Генри Лайон Олди

на улицу, кто-нибудь да поможет…

      Он бежал; когда не смог бежать – полз. Улицы Ямщик не запомнил, помощи не дождался. А из окна вслед ему, опасно балансируя на раме форточки, распушив рыжий хвост, орал несчастный Арлекин – с надрывом, с переливчатой тоской, как брошенный на произвол судьбы младенец.

      Глава третья

      Старше, мудрее, печальней, незрячей,

                                            смотрите, это мы идем,

      Быстрее, дольше, упорнее, сильней,

                                            сейчас это начнется:

      Краска пузырится, осколки отражения падают

      в центр, в финальное великолепие распада.

Питер Хэммилл, «Детская вера в конец детства»

      1

      Икар, Человек-паук и Эдгар Аллан По

      – А-а-а!

      Ямщик подхватился и сел.

      Нет, не сел и уж точно не подхватился – всего лишь открыл глаза. Усилий на это понадобилось больше, чем на самое бодрое вскакивание. Отчаянно закружилась голова, и Ямщик чуть не сдох от счастья: я лежу, слава богу, лежу на твердом, устойчивом, настоящем, иначе точно бы упал. Я болен, тяжело болен, мне нужен постельный режим. Мне приснился кошмар, страшный сон…

      Сон. Страшный.

      Рядом с Ямщиком пыхтело чудовище. Человечиной оно не интересовалось, с шумным сладострастием обнюхивая скамейку. Из пасти чудовища, из-под вислых морщинистых брылей, на асфальт текла струйка липкой слюны. Зрение сбоило, морда собаки – ну конечно же, собаки! – расплывалась, меняла форму, как в кривом зеркале комнаты смеха.

      – Фу! – горлом выдохнул Ямщик.

      – Фу! – откликнулось эхо. – Домой, Икар, домой!

      Домой собака не торопилась. Сделав вид, что не слышит хозяина, Икар задрал ногу и помочился на Ямщика. Струя ударилась о край скамейки, разбилась фонтанчиком, россыпью желтых, дурно пахнущих брызг, оросила полу̀ Ямщикова халата. Ямщик застонал, как если бы его ошпарили крутым кипятком, отполз в сторону, под куст жасмина, борясь с рвотными позывами. Жасмин отцветал, лепестки стаей бабочек-боярышниц слетали на землю, на Ямщика, свернувшегося калачиком; аромат цветов мешался с вонью собачьей мочи.

      – Фу…

      Пальцы нащупали халат: влажный, скользкий. Ямщика передернуло от омерзения. На том месте, где Ямщик лежал минутой раньше, качалась мокрая трава. Мокрая? Складывалось впечатление, что брылястый Икар справил нужду сразу в двух, мало связанных друг с другом реальностях: в первой не было никакого Ямщика, лишь трава да скамейка, во второй же Ямщик был, честное слово, был, и Икар выразил ему свое песье презрение.

      – Домой, я сказал!

      Со всех четырех ног, от усердия заваливаясь на бок, Икар кинулся догонять хозяина, и Ямщик рискнул сесть. Собак он побаивался, хотя и под пытками не признался бы в этом, и втайне обрадовался, что пес не полез его обнюхивать. Другое дело, почему Ямщиком не заинтересовался хозяин Икара. Живой человек