Дом на краю ночи. Кэтрин Бэннер

родится здесь, на острове, как ее братья. Появится, когда посчитает нужным, и произойдет это прежде, чем мы успеем подготовиться. Я знаю.

      И, как показали дальнейшие события, Пина была права. Ребенок родился внезапно, его будто вынесли потоки воды и крови на восемь недель раньше срока.

      Сначала он услышал вскрик Пины.

      Бар от кухни отделяла занавеска, которую Амедео повесил в первые тревожные месяцы беременности жены. Та к они могли слышать, как возятся сыновья на полу в кухне. Из-за занавески раздалось шарканье Джезуины, она позвала:

      – Где вы, dottore?

      – Здесь я, здесь.

      – Лучше вам поскорей закрыть бар и поторопиться к бедняжке Пине.

      Посетители возбужденно загалдели. Джезуина хватила сковородкой о стойку, разогнала игроков в домино, выставила всех под осенний дождь и решительно захлопнула ставни, ограждая дом от любопытных глаз.

      Пина стояла на кухне в луже, придерживая обеими руками живот.

      – Amore? – Амедео хотел обнять жену, но она отмахнулась от него.

      Пина беспорядочно кружила по дому, Амедео только и оставалось, что следовать за ней. Она поднималась по лестнице и спускалась, через кухню ковыляла в бар и назад, оставляя за собой кровавый след. В отчаянии Амедео сыпал вопросами:

      – Когда начались боли, amore? Как долго они продолжаются? Насколько сильно болит? Боли такие же, как при родах Туллио, Флавио и Аурелио, или на этот раз по-другому болит? Скажи мне, amore. Ты пугаешь меня. Ты пугаешь детей.

      В самом деле, малыш Флавио замер в дверном проеме кухни, наблюдая за родителями расширенными глазами. В спальне, оставленный всеми, надрывался Аурелио.

      – Слишком рано, – подвывала Пина, – она выходит слишком рано. Я должна остановить роды – или она умрет. У нее срок в феврале, а сейчас начало декабря.

      Но Амедео понимал, что роды не остановить.

      – Ляг, amore, – просил он. – Надо тужиться. Ничего не поделаешь, ребенок родится сейчас.

      Джезуина была с ним согласна.

      – Дыши, – увещевала она. – Тужься. Дыши, cara[25]. Тужься.

      – Нет! – кричала Пина. – Не буду тужиться! Я не должна, не могу!

      – Я принесу святую Агату. – И Джезуина заковыляла в холл.

      Но прежде чем они что-то успели сделать, Пина повалилась на пол, подле стола для домино. Амедео едва успел подставить руки и принял ребенка.

      – Дышит! – воскликнул он. – Пина, она дышит!

      – Такая маленькая! – расплакалась Пина. – Маленькая. Слабенькая. Амедео, она не выживет, и я этого не перенесу.

      – Она будет жить, – страстно сказал Амедео, обтирая младенца. – Она будет жить.

      Но внутри у него все сжалось от страха, когда он как следует разглядел новорожденную. Тоненькие вены под кожей на голове, розовое прозрачное тельце. Ему редко приходилось принимать таких маленьких младенцев, и почти все они были мертворожденные. В больнице, корил он себя, знали бы, что делать. Но сейчас уже поздно – этому ребенку не пережить путешествие

25

Милая (ит.).