Дом на краю ночи. Кэтрин Бэннер

пели и били в бубны. То ли из-за таинственного плача, то ли из-за отдаленности острова, окруженного черным морем и мириадами звезд, все их песни были очень печальными. Никто не мог сочинить радостную песню, даже самые великие из их поэтов. Да и теперь, рассказывал доктор, песни Кастелламаре звучат для ушей чужаков настолько скорбно, что если слушать их достаточно долго, то можно сойти с ума.

      Неуверенно, вполголоса, чтобы не разбудить Пину, доктор спел сыну самую красивую и наименее печальную из этих песен.

      Он намеревался рассказать остальную часть истории – о том, как было снято проклятье, как крестьянской дочери Агате явилась Мадонна, как жители острова камень за камнем заново отстроили свой город, – но малыш забеспокоился и заплакал. Внизу, одновременно с сыном, словно повинуясь инстинкту, проснулась и Пина.

      – Амедео, – закричала она, – где мой сын?

      Он погладил щечку мальчика.

      – Надо поговорить с твоей мамой, – сказал он.

      Пина еще не проснулась до конца и томно улыбнулась мужу, в точности как в свое первое утро в «Доме на краю ночи». Но через миг она вспомнила о несчастье, что с ними приключилось, и изменилась в лице.

      – Отдай мне ребенка!

      Амедео положил младенца ей на руки. Судя по напряженной позе жены, он понимал, что ему лучше уйти, но остался.

      – Пина, я должен с тобой поговорить. Я сделал тебе больно.

      Она не заплакала, но и не посмотрела на него.

      – Да. Сделал.

      – Пина, – взмолился Амедео. – Amore. Скажи, как мне все исправить.

      – Мне больше всего неприятна ложь, – ответила Пина, устремив на него твердый и спокойный взгляд.

      И он рассказал ей правду.

      Пина долго молчала.

      – Ты опозорил меня перед всеми, – заговорила она наконец. – Перед соседями, перед друзьями, перед всем островом. Неужели ты думаешь, что можно поступить подобным образом и рассчитывать, что все это забудут? Здесь не большой город вроде Флоренции. Здесь люди не забывают ничего и никогда. Ту т просто больше не о чем говорить. Теперь все будут знать, включая детей и детей их детей, что ты путался с другой женщиной накануне собственной свадьбы.

      – Я все исправлю, – ответил он. – Я люблю только тебя, Пина. Я докажу это.

      – А не могли бы мы уехать куда-нибудь? – спросила она. – На север, во Флоренцию! Разве ты не можешь найти другую работу в большом городе, где мы никого не знаем?

      – Покинуть остров? – От жалости к себе Амедео не смог сдержать слезы. Капли упали на младенца, и тот с интересом посмотрел наверх. – Нет ли какого-нибудь другого способа, Пина? Проси о чем угодно, только не об этом.

      И Пина отпустила его.

      Как-то днем по пыльной дороге, проходившей за фермой Риццу, примчался сын Арканджело. Амедео на кухне у Риццу осматривал кожные воспаления у его детей. Сын Арканджело съехал по склону в облаке пыли, поставил свой велосипед у ворот и, сняв кепку, влетел в кухню:

      – Вас вызывают, signor il dottore! На специальное