Алиби. Евгения Палетте

Тоня были родными сестрами.

      Теперь, достав из бокового кармана таблетку и проглотив её, Бурмистров неопределенно улыбнулся.

      Продолжая смотреть на Бурмистрова, Горошин вдруг вспомнил Надю, одноклассницу его и Бурмистрова в Ветряках. Надя любила Сашку, и провожала его на фронт. А он, Горошин, дипломатично отворачивался, когда они целовались. Сашка тогда был заметным парнем – яркие, черные глаза, смоляной чуб. Всегда веселый, всегда в движении, балагур и пройдоха, он нравился женщинам. А женщины нравились ему. И Катерине он нравился. И Горошин вдруг вспомнил, какая это была хорошая пара. Но Бурмистров увлекся ефрейторшей из полка связи, и когда пришел назад к Катерине, она его не приняла. С тех пор у них отношения дружеские, но с примесью уязвленного самолюбия. С обеих сторон. Когда Катерина, в сорок шестом, вышла замуж за своего артиллериста, Бурмистров женился на Таньке, маленькой, вертлявой, с широко расставленными, выпуклыми глазами.

      – А чего. Хлеба не просит, – не то в шутку, не то всерьез, сказал тогда Бурмистров Горошину. Танька была продавщицей в хлебном магазине. Но он, Горошин, знал, что сказал это Сашка с большой долей самоиронии, и на самом деле он всегда жалел, что расстался с Катериной. А еще Горошин знал, что Бурмистров до сих пор хранит письмо, которое написала ему Катерина, окончательно расставаясь с ним. Письмо это однажды нашел Бурмистровский сын, но матери ничего не сказал, что само по себе значило много. «Да чего уж теперь», всегда говорил Бурмистров, когда речь заходила о Катерине. «Теперь ничего» тут же говорил он самому себе. И умолкал. И Горошин понимал его. С десяток лет назад, когда еще была жива Зоя Даниловна, она писала, что всю жизнь, так и прожившая в Ветряках Надежда, не дождавшись Бурмистрова, осталась одна. А теперь, когда Зои Даниловны не стало, они о Надежде тоже ничего не знали. Все женщины Бурмистрова по-своему любили его. А он любил Катерину. Но как-то с большим достоинством, хотя давно уже ничего не ждал. И когда Бурмистрову за многолетнюю работу на судах рыболовецкого флота дали Орден Трудового Красного Знамени, единственной женщиной, поздравившей его, была Катерина. «Представляешь, никто. Даже Танька», – жаловался Бурмистров Горошину. «Что – Орден», – сказала она, – «Если бы за него деньги платили. А так – Орден и Орден». – Одна Катя поздравила – горько сказал ему тогда Бурмистров. Вспомнив сейчас об этом, Горошин запоздало обрадовался тому, что занятые неотложными проблемами ребята ничего не спросили его об Ордене, который он должен был получить, но проспал.

      – Ну, что? Легче стало? – спросил Горошин Бурмистрова, напомнив ему о съеденной недавно таблетке.

      Тот с минуту смотрел на Горошина. Потом качнул головой – «Легче».

      – А Катерины Васильевны сегодня не будет, – вдруг сказал Бурмистров кому-то, кто стоял у Горошина за спиной. И тотчас Сашка подвинулся, освобождая часть скамьи для только что подошедшей девочки Маши.

      – Здравствуйте, – поздоровалась Маша со всеми, мельком взглянув на Горошина и опять розовея. Её свежее