Большая стрелка. Сергей Зверев

с Бузой взором и понял одно – тот хочет его убить.

      – Козел, – упрямо прошептал Художник…

      – Буза, да хватит с этой мелкоты, – крикнул кто-то из пацанов.

      Шобла теряла задор, понимая, куда идет дело.

      – Бздите, да? – крикнул Буза.

      В руке Бузы возникла тяжелая железяка типа лома.

      Тут и послышалось задорное:

      – Брысь, шкеты!

      – Греби отсюда, мужик, – бросил Буза. Он был как не в себе. Ему хотелось использовать металлическую железяку. И он не думал, что будет дальше.

      Художник перевел дыхание и прислонился к старой резиновой шине, которую ему недавно с кряканьем опустили на спину.

      На берег пруда вышел невысокий, в кургузом пиджачке, небритый, с алкашным оттенком лица мужчина. Руки его были обильно татуированы. Глаза смеялись.

      – Я кому сказал! Брысь! – прикрикнул он.

      Шесть подростков. Да еще у одного металлический прут, у другого нож, у третьего бритва – это опасно даже для самого крепкого мужчины. Они начали окружать незнакомца.

      – Бунт молокососов? – рассмеялся мужчина. И вдруг с быстротой кобры рванулся вперед, сграбастал первого попавшегося пацана, захватом зажал шею. Со щелчком вылетело лезвие ножа. – Его первого режу. А потом – как придется!

      Пацаны застыли.

      – Психованный. – Буза взвесил в руке прут.

      – Ты вторым будешь, – пообещал мужчина.

      Буза невольно отступил, что не укрылось от глаз его шестерок. Шобла колебалась. Шобла была испугана. А испуг шоблы легко перерастает в панику.

      – Дядя, не надо! – истошно заорал заложник, когда лезвие надавило на шею.

      Буза отбросил прут.

      – Брысь отсюда, щенки! – Мужчина отшвырнул от себя пацана, наддав ему пенделя, и подался вперед, взмахнув лезвием.

      Тут и послышалось долгожданное:

      – Атас!

      И шобла рассыпалась в стороны.

      Художник так и сидел, прислонившись к шине. И всхлипывал. Из носа и раны на голове текла кровь.

      Неожиданный спаситель нагнулся над ним, взял за подбородок, посмотрел в глаза.

      – Это ты дуролому тому нос раскровянил?

      – Я, – кивнул Художник.

      – Хвалю, волчонок. – Мужчина поднял с земли папку для рисунков, отряхнул от комьев земли, взял порванный рисунок. – Знатно сделано.

      Он разгладил бумагу и положил в папку. Быстро осмотрел жертву:

      – Цел вроде. Вытирай сопли и пошли. Где живешь?

      – За Фабричной. С матерью.

      – Вот она обрадуется, – усмехнулся он.

      – Ей все равно. Двенадцать часов. Она уже пьяная.

      – Ну тогда давай ко мне…

      Мужчина жил в Курееве – окраинном трущобном районе, состоящем сплошь из дощатых домишек – в большинстве самостроя. Здесь жило самое отпетое ворье города Дедова. Приезжали сюда гости из Ахтумска и даже из Москвы по каким-то блатным делам. Мораль у местных была простая: зону не топтал – ты не человек.

      – Чаю? – спросил мужчина, когда они зашли в деревянный, с трехоконным фасадом дом.

      – Если