Комната без окон. Александр Рогинский

а потом дошло. Как такое может быть: ты умней говоришь, чем думаешь? Все потому, что говоришь ты словами, а думаешь мыслями.

      Мысль – это нечто мчащееся, что и рассмотреть нельзя, но можно понять каким-то десятым чувством. А уж потом попытаться ее облечь в слова. Все равно, что родить ребенка, а потом примерять на него костюмчик.

      Точно так и человек: чем больше живет, тем больше расшифровывает в себе слова, которые в готовом виде вылетают из рта, потому что уже давно сформированы и сразу набираются мозговым компьютером в зависимости от напряжения чувств. Словами никто еще никогда не мыслил, а только выражал свои чувства, не более.

      Венедиктов покачал головой. Надо чем-то отвлечься от этих глупых мыслей.

      Венедиктов уселся у большого красного телефона с западающими кнопками (когда-то был новенький, с иголочки, и модный, хвастались перед гостями), набрал издательство. Заместитель директора Лариса очень вежливо сказала, что гранки готовы, но текст сокращен до короткого формата.

      – Как же так, – начал возмущаться Венедиктов, – сначала тянули на большой формат…

      – Давайте не будем хитрить друг перед другом, – перебила очень вежливая Лариса, – ваша книга никогда не окупится, так почему мы должны ее издавать заведомо с убытком? У нас нет лишних средств.

      Венедиктов улыбнулся и спокойно сказал, что скоро приедет и подпишет гранки.

      Улыбнулся Венедиктов тому, что ему было сказано «давайте не будем хитрить». Значит, считали, что он хитрый. А цыганка сказала, что – «не хитрый».

      И ведь действительно, разве он не знал, что его книга читаться не будет, кого интересует психологическая беллетристика, в которой он пытается убедить подросткового читателя, что надо постоянно смотреть в себя и воспитывать себя, чтобы уметь бороться с обстоятельствами. Иными словами, воспитывать волю, про которую никто ничего не знает.

      В результате его откровения оценили как малоформатные. И правильно, нет никакого смысла тратить лишнюю бумагу, труд наборщиков и прочих спецов на то, чтобы издавать заведомо нечитаемые тексты.

      Но почему нечитаемые? Вот Люба прочитала и сказала, что не ожидала от него такого поворота мыслей.

      Что она имела в виду под поворотом мыслей, правда, осталось так и не ясным. Но в глазах он прочитал секундное уважение. Это уже много. Люба разносолов не подает, она порхает по жизни, но страшно глубокий человек, если ее зацепить, и ее суждения – всегда верные. Не потому, что она доктор филологических наук и исследует влияние характера и психики на письмо писателя (так называлась ее докторская, которая показала, что книги пишут ненормальные люди с искривленной психикой. Так и было написано – «искривленной»).

      А потому еще порадовала Любина оценка его рукописи, что Люба была его женой, которая всю жизнь сильно занижала его способности. А тут…

      А диссертация, которую они вместе сочиняли (и в постели тоже) утверждала, что писатели и доходят до сердца и ума читателей потому, что те откликаются на искривленность их психики. Интересна именно искривленность, а не норма. Потому и такое засилье