Россия в XVIII столетии: общество и память. Исследования по социальной истории и исторической памяти. А. Б. Каменский

языком, был придан бесспорный характер, то есть его подлинность не требовала специальных доказательств. Более того, при его составлении, в отличие от иных частноправовых документов, не нужны были свидетели или поручители ни со стороны заемщика, ни со стороны заимодавца. В Уставе также оговаривалось, что основным видом вводимого в России векселя является так называемый вексель соло, т. е. составляемый в одном экземпляре и дублируемый лишь в случае его утери. Поскольку государство в данном случае не требовало, чтобы вексель составлялся на гербовой бумаге и как-либо заверялся или фиксировался в каком-либо государственном учреждении, это был в полном смысле частноправовой и по-своему уникальный для XVIII в. акт. При возвращении долга в срок вексель возвращался заемщику и тот, как правило, его уничтожал. Именно поэтому подлинные векселя до нас практически не дошли, но зато, если вексель был просрочен и опротестован, он копировался в соответствующей книге.

      Стоит сразу же заметить, что в изученных документах попытки оспорить подлинность векселя почти не встречаются и заемщики, как правило, признавали свои долги.[35] Однако поручители заемщиков фигурируют во многих векселях, в особенности, когда речь идет о крупных суммах, и нередко именно поручителям приходилось расплачиваться за недобросовестных должников. Подобная практика, по-видимому, была связана с давней традицией, а наличие поручителей воспринималось как гарантия возвращения долга. С учетом того, что в остальном участники вексельных сделок строго следовали закону, можно утверждать, что мы имеем дело с характерным приспособлением правительственных новаций к русским реалиям.

      В свете этого весьма примечательна одна из записей в бежецкой книге протеста векселей за 1754 г. В ответ на предъявленный ему вексель на 20 руб., выданный им на имя бежечанина М. Д. Демина, купец И. Ф. Тыранов заявил, что «платить не повинен по такому резону, что означенной вексель к получению вышепоказанных денег подлинно за одною ево, Тыранова, рукою написан был, токмо за не собранием порук остался празден, и с прочими письмами у нево, Тыранова, утратился, о чем от него, Тыранова, и явочное челобитье в указном месте записано».[36] Иначе говоря, без подписей поручителей Тыранов считал вексель недействительным, не оговаривая при этом, получил ли он от Демина означенную в векселе сумму. Примечательно и то, что он заранее подстраховался на случай финансовых претензий, подав челобитную, причем не простую, а явочную, т. е. такую, какую подавали преимущественно в криминальных случаях. Таким образом, мы имеем дело с любопытным социальным механизмом самозащиты.

      Другой практиковавшейся, хотя и не нашедшей отражения в законодательстве формой обеспечения гарантий уплаты вексельного долга, был, судя по всему залог. Причем, в зависимости от социальной принадлежности контрагентов он мог носить самый разнообразный характер. Так, в векселе, выданном в 1756 г. помещицей Дарьей Ефремовной Андреевой канцеляристу Бежецкого кружечного двора А. Буркову на сумму

35

Это не означает, конечно, что подобное не случалось вовсе. Так, брянский купец Михаил Пенчюков в 1743 г. подал в местный магистрат челобитную, в которой писал: «Прошлого 1742 году в марте месяце был я в городе Смоленске для купечества своего и стоял на квартере смоленского гварнизона у сержанта Федора Локшина весьма болен, в которой болезни в беспамятстве моем брянской посацкой Иван Суетин с умыслу своего незнаемо каму велел написать вексель, якобы я взял у него денег семдесят рублев и привес меня в той болезни того города Смоленская во двор купца Василия Меньшого Родионова и, взяв руку мою к тому векселю, водил рукою моею к подписанию, а оных денег не токмо чтоб мне у него брать, но и никогда у него никаких денег не брал и векселя того писать никому не велел». (РГАДА. Ф. 713. Брянская земская изба, ратуша и городовой магистрат. Он. 1. Д. 70. Л. 3).

36

РГАДА. Ф. 709. Он. 2. Д. 1032. Л. 38об.