Парк культуры и отдыха. Иван Петров

дырками, превратятся в подобие штанов Баходура, когда он играл в футбол за наших против чужих с соседнего двора. Мама тогда избила Баходура всерьез, деревянной шваброй – именно потому, что штаны были новые, а стали старыми за один раз.

      – Хороший девочка! Покупай себе еще один эскимо, – сказал белой девочке мой папа, потому что эта семейка купила мороженное не у нас, а у женщины с соседнего ларька.

      – Не, я пока больше не могу, – ответила девочка и вдруг уставилась на меня так пристально, как смотрит санитарный инспектор на шаверму, когда приходит на рынок.

      Я знаю, она смотрела на мои джинсы, в которых я сама сделала дырки. Любому видно, что мои дырки не фирменные, что я сама резала их. Ну и пусть, что тут такого.

      – Слушай, брат, бери сейчас, за полцены отдам, за другой партия бежать надо, а этот тает, – объяснил этим непонятливым людям мой папа, но черный папа с той стороны отрицательно покачал кучерявой головой и даже слегка толкнул моего папу в сторону.

      Мне это очень не понравилось и я хотела как-то ответить этому неприятному черному человеку, но мой папа просто отошел в сторону и я пошла за ним, не оглядываясь. Зачем вообще смотреть на людей, которых не хочешь видеть?

      Мы прошли по дороге, полной гуляющих людей, до следующего перекрестка, и там нам пришлось встать, чтобы пропустить колонну злых бритоголовых мужиков. Я точно знаю, что они были злые, потому что один из них, проходя, специально толкнул моего отца плечом. Мой отец не стал отвечать ему, просто посторонился, а тот вдруг начал кричать на него:

      – Что стоишь, падла, что смотришь? Не нравится?! А мне вот ты не нравишься!? Что ты здесь забыл, скотина?! Это мой город, мой, а не твой!

      Отец молчал, просто смотрел на него. Я тоже молчала, хотя хотелось сказать хоть что-то. Мы ведь не мешали этим людям. Мы вообще никому не мешаем.

      Но я молчала и отец тоже. Бритый парень вдруг посмотрел на меня.

      – Это что, твоя дочка? Перекисью красится, что ли? Детей сюда тащите, потом маскируете их, значит. Зачем это все, что вам дома не сидится?

      Последнюю фразу он произнес гораздо мягче, даже с какой-то жалобной интонацией, будто хотел меня в чем-то убедить.

      – Я не крашусь. Я натуральная блондинка, – сказала я ему.

      Он очень удивился, и долго смотрел куда-то мне в макушку. Потом он вдруг шумно вздохнул и заторопился догонять своих, бормоча в мою сторону противное слово «мутант».

      Я взяла у папы пустой контейнер и дальше мы пошли вдоль дороги, по траве, а не по асфальту, чтобы никому не мешать.

      Я знала, что такое мутант, потому что меня так называли все незнакомые люди, еще с тех пор, когда мы жили в кишлаке под названием Бошбулук. Там любой гость в доме сначала таращил на меня свои удивленные глаза, а потом всегда говорил одно:

      – Эй, ты что за мутант такой, девочка?

      В школе было еще хуже – весь первый класс я дралась каждый день, потому что просто терпеть выходки одноклассников