50 и одно дыхание глубже. Лина Мур

ты что хочешь от меня? Что мне сделать, чтобы ты не сопротивлялась? Ответь мне, потому что я устал так жить. Бегать по всему городу, страдать от постоянной бессонницы, не иметь никаких желаний. Ты хочешь слышать, как я корю себя? Я это делаю. Каждый день и каждую секунду. Но я не могу изменить прошлого, чёрт возьми, – отпускает моё тело и обхватывает лицо горячими ладонями.

      – Не могу я вернуть время. Если бы мог, то сделал это. Отдал бы всё, все эти бумажки за такую возможность, – шепчет он.

      – Я… это сложно, Николас, – кладу руки на его и снимаю со своего лица, но не могу отпустить. Держу. Наслаждаюсь. Мазохистка. Мне так больно и хорошо.

      – Знаю. Но дай…

      – Ты стал чужим, Николас. Ты больше не тот, кого я знала. Да я и никогда тебя не знала. Ты играл со мной, признай, что играл. Тебе было интересно. Ты руководил мной. Ты ставил условия, и я выполняла их. Я приняла всё, чем ты кормил меня. Удары, этот клуб, твоё прошлое. Хоть раз за всё время ты думал, как я себя чувствую? Нет. Ты даже видеть этого не хочешь. А я каждую ночь ощущаю каждый удар, который ты нанёс тогда. Доверие… ты потерял его. Тебя нет рядом больше. Ты стал призраком, – по щеке скатывается слеза. Выпускаю его руки, отходя на шаг и смотря в его глаза. Холодные. Бесчувственные. Пустые.

      – Ты хоть представляешь, каково это – ненавидеть себя за то, что помню не только плохое, а только хорошее? И ведь это не было хорошим. Твоя злость, ярость и я против этого. Я одна, а рядом никого. Ты отдал мне это, и теперь у тебя всё хорошо. А у меня будет. Я больше не знаю, кто я. Ты даже мою душу разорвал тогда. Ты всё убил во мне. Ты…

      – Ты сказала, что любишь меня, – перебивает. Губы его трясутся, скорее всего, оттого, что это идёт не по его сценарию. Контролирует всё, но я больше не в его власти.

      – Любила. Но не тебя. Любила того, кого выдумала. Ты никогда не был им. И даже сейчас не изменишься. Одной любви мало, чтобы простить. Одной любви к призраку слишком мало, чтобы вновь вернуться в ад, который символизируешь ты. Только зачем я нужна тебе? Зачем ты хочешь издеваться надо мной дальше? Ты хочешь услышать снова эти слова? Потешить своё самолюбие? Это только слова, но даже их у меня нет. Что ты хочешь? – Смотрю на него, а внутри меня кипит боль и злость, что даже сейчас, даже в эти секунды, когда мне требуется хоть какая-то причина смотреть на него иначе, он не дарит её мне. Делает шаг, а затем обратно.

      – Прости, Мишель. Прости за то, что так глух был к твоим словам. Ты права, я не заслужил ничего, кроме вины. Мне плохо без тебя. Я не знаю, как сказать иначе. Мне плохо. Так я себя никогда не чувствовал. Никогда, – всё же делает шаг, резко обнимая меня. Закрываю глаза всхлипывая.

      – Хорошо, если тебе будет легче, я оставлю тебя. Но знай, что надежды на твоё прощение не потеряю. Ты говорила, помнишь? – Шепчет он, крепче обнимая меня. – Ты говорила, что я не могу простить своего отца. И я уверял тебя, что это не прощается. Теперь я понимаю. Полностью понимаю. Только он мёртв, а я жив. Оболочка. И ничего больше не осталось от меня. Ты была права,