Название | Жизнь спустя |
---|---|
Автор произведения | Юлия Добровольская |
Жанр | Биографии и Мемуары |
Серия | Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы |
Издательство | Биографии и Мемуары |
Год выпуска | 2016 |
isbn | 978-5-89329-904-5 |
Случилось это так: приехал из-за границы пианист, его школьный товарищ, позвонил ему, пригласил к себе в гостиницу. Он, конечно, пошёл. После чего его вызвали, стали угрожать, вербовать… О, Господи!
В том 1944 году я вступила (запоздало) в пору взрослых чувств и решений. Михаил Аршанский, уже упомянутый мною друг Льва Копелева, военный инженер связи (в книге воспоминаний Копелева есть Мишин портрет на целую страницу) – мой, по-нынешнему, boy-friend, интеллигентный, начитанный, рыцарь без страха и упрёка – пил, не умея пить, теряя облик человеческий.
Вернувшись из командировки из Лондона и разворачивая подарки, он себя утешал:
– Теперь мне простятся все мои слабости! (Назовём их так).
Миша привёз мне вожделенный «Gone with the wind», «Унесённые ветром» Маргарет Митчел и сапоги на меху – невиданный шик для нас, российских женщин, носивших зимой поверх туфель уродливые белесые фетровые боты.
Кстати, моя коллега Татьяна Алексеевна Озерская, мачеха Андрея Тарковского, вторая жена его отца, поэта Арсения Тарковского, перевела нашумевший роман на русский язык, но лет 25 не могла его опубликовать; по советским понятиям Митчел идеализировала рабство.
В Мише было всего намешано – слабоволие и настоящее благородство. Когда Копелева посадили, Миша и их общий друг Левин написали в ЦК письмо-поручительство. По наивности? Нет, по принципу «не могу молчать» и «друзья познаются в беде». Их исключили из партии, сорвали с них погоны, выгнали с работы; только что не посадили, но жизнь поломали.
Мне было невыносимо тяжко сказать Мише затрёпанную фразу «я люблю другого». Единственным оправданием мне было то, что я ничего от него не скрывала, не притворялась, не обманывала, написала всё как есть. Он примчался с фронта (отягчающее обстоятельство: человек на фронте, а я…). Объяснение состоялось на скамейке Тверского бульвара, он ещё на что-то надеялся… Вот тогда-то Лёва Копелев, опасаясь, что Миша пустит себе пулю в лоб, меня и проклял.
Не знаю, имел ли он на это право и был ли стопроцентно прав, но с годами помягчел. После войны на даче в Жуковке мы гостевали друг у друга, с ним и с Раей встречались в Переделкине у Ивановых, а потом в 80 годах у меня в Милане. Миша женился на славной женщине, докторе наук с важной дачей в Комарове под Ленинградом.
Другой был Саша Добровольский. Хоть он был на 12 лет старше меня и занимал высокую должность, он кинулся за мной как-то по-мальчишески, легкомысленно. Нам с ним было по пути на работу. Я с Антипьевского на Тверской шла пешком, а он с улицы Маркса-Энгельса (кто знает, почему этому бесцветному переулку с церковным названием дали имена аж двух основоположников) ехал на казённой машине и меня заприметил. Мне было невдомёк, почему «машина, чай не в шашечку, свой, замедляет ход». Он понимал, что ко мне кадриться на улице рискованно, может получиться осечка, выискал общую знакомую – в малонаселённой военной Москве это оказалось не трудно – мою однокашницу, тоже испанскую переводчицу, Эллу, так что знакомство состоялось с