Рассказы о. Анатолий Найман

таким я тебя люблю, – сказала Тамара, тоже искренне.

      – Так вы писатель? – обратился ко мне Владик.

      – Точнее, переводчик, – ответил я.

      – Не один ли хрен! – заметил он, на этот раз доброжелательно. – И чего сейчас переводят?

      Я сказал.

      – Значит, в основном Африку и Азию? Я так и думал, – сказал он, опечалившись. – Сводолюбивые, в рот компот, материки… А моего друга Эрни Освальда небось не переводят. Эрни Освальд из Орвилля, писатель… Не знаю, чего он там пишет, но живет мужик не хуже Льва Толстого. Дом в Чикаго, вилла в Испании, гарем в Орвилле. Кирюха экстра-клаcca, шанель может пить. Но не колется, – сказал он строго, помолчал и информативно кончил: – Сейчас операцию сделал: все свое отрезал на фиг и женский орган пересадил… Сорок восемь лет человеку…

      Из угла, где сидел со стаканом в руках Кудрявцев, раздались первые такты карменовской сегидильи. Он заворочался, мелодия повторилась.

      – Возьми трубку, – сказал, ухмыляясь, Владик.

      – Чего? – спросил Кудрявцев.

      – Чаво… – то ли повторил, то ли передразнил Владик. – Телефона.

      Колокольцы пропели «Я здесь про-пля-шу се-ге-ди-и-и-илью» еще раз. Звуки исходили из вазочки с маргаритками. Кудрявцев понюхал их, потом поднял вазочку и сказал «алло».

      – Догадался все-таки, – опять ухмыльнулся хозяин. – Глаза и уши…

      – Puis-je parler a monsieur Vladique? – раздалось из цветов довольно громко.

      – Владика, – объяснила Тамара.

      Он поставил вазочку перед собой на ковер и, потянувшись за бутылкой, произнес: – Говори по-русски!

      – Здесь Люсьен, – сказала вазочка с легким акцентом. – Салют! Как поживаешь, Владик?

      – Нормально. Чего надо?

      – Суаре в консульстве. Консул рад видеть тебя э Тамара.

      – Я с компанией, – сказал Владик и показал рукой на нас.

      – Меня не считайте, – тотчас проговорил я.

      – Консул рад видеть твоих друзей также, – отрапортовал Люсьен.

      – А напьемся? – сказал Владик и выпил водки; все это время, разговаривая, он занимался тем, что аккуратно наливал себе в стакан, поставленный на ручку кресла. – А изблюемся?

      – Фо-па-буар-ком-эн-тру, – промурлыкало в вазочке, – э-ту-сэра-бьен.

      – Говори по-русски! – рявкнул Владик.

      – Я говорю, все будет в порядке. Приезжайте.

      – Ауфидерзей, – сказал Владик и понюхал маргаритки: прозвучала сегидилья, и Люсьен пропал.

      – В Вологде лучше было, – заявил Владик с грустью и нежностью. – Лес так лес, не этот парк. На медведя охота, прелесть. Обложат, позвонят, приедешь – прелесть. На волков с вертолета. Круглый год парное молоко, творожок. Никаких оранжерей, никаких витаминов. Чудно! Никаких консульств, французов, хунхузов. Девчонки веселые, заводные, никаких брюк… А счас копеечный фонтан из Лондона привезли – сразу: «Почему фонтан?» Он нашей водой не бьет, привезли цистерну английской, простой, водопроводной, – сразу выговор. Всё твои глаза и уши, – обратился он к Кудрявцеву.

      – Песья морда и метла, – сказал тот. Вообще он держался