Посланник. Василий Головачев

тело сжималось в тугой комок напряженных, но недействующих мышц, а вокруг точки укола разливалась волна холода.

      Никита упал, с бессильной яростью впиваясь взглядом в страшные зрачки «десантника».

      Копье приблизилось к его глазам, поиграло возле сердца, снова нацелилось в глаз, в другой, словно белолицый «нелюдь» не знал, с какого глаза начать. И тут один из трех напарников предупреждающе пролаял что-то на неизвестном языке: по боковой аллее справа кто-то бежал.

      Копье замерло. Исчезло. «Десантник» наклонился к Никите:

      – Слабый. Не для Пути. Умрешь.

      Голос был глухой, невыразительный, равнодушный, но полный скрытой силы и угрозы. Он давил, повелевал, предупреждал. И не принадлежал человеку. Это открытие доконало Сухова.

      Кто-то тронул его за плечо, приподнял голову. Он открыл глаза и увидел лицо Такэды.

      – Толя?!

      – Жив, однако! Куда они пошли?

      Никита вцепился в его руку, с трудом поднялся.

      – Не ходи за ними, это… дьяволы, а не люди.

      – Как они выглядели?!

      – Высокие, широкие, белолицые. В пятнистых комбинезонах… с такими короткими странными копьями…

      – С копьями?! – Такэда побледнел, несмотря на всю свою выдержку. Сухов никогда прежде не видел, чтобы инженер так открыто проявлял свои чувства.

      – Аматэрасу! Это был отряд СС! А может быть, и ЧК!

      Никита невольно засмеялся, закашлялся.

      – Эсэсовцы ходили в мундирах, а чекисты – в кожаных куртках, а не в современных десанткостюмах.

      – Я и не говорю, что это ЧК времен революции. ЧК – значит «черные коммандос». А СС – «свита Сатаны».

      – Чепуха какая-то! Давай посмотрим, жив ли вон тот старик. Они его проткнули копьем.

      – Я бы не советовал тебе вмешиваться. Старику уже не поможешь, а неприятности нажить…

      Не отвечая, Никита подошел к лежащему ничком седоголовому мужчине, перевернул его на спину. Плащ на груди незнакомца распахнулся, и Никита невольно отшатнулся. Не раны на груди и животе человека потрясли его, а глаза! Два нормальных человеческих глаза, разве что без ресниц, на месте сосков на груди и два под ребрами! Три из них были мутными, слепыми, полузакрытыми, неживыми, а четвертый, полный муки и боли, смотрел на Сухова пристально, изучающе и скорбно.

      – Катакиути! [4] – проговорил за спиной Такэда и добавил еще несколько слов по-японски.

      Никита оглянулся и снова, как зачарованный, уставился в глаз на груди старика. Впрочем, стариком этого человека назвать было нельзя, несмотря на седину и худобу, ему от силы исполнилось лет сорок, если не меньше. И он был еще жив, хотя и получил страшные раны.

      Рука его шевельнулась, согнулись и разогнулись пальцы. Хриплый клокочущий вздох выгнул грудь. Страшное лицо повернулось к людям, исказилось гримасой боли, напряглось в натуге что-то сказать, но у человека не было языка. Никита убедился в этом окончательно.

      Рука незнакомца снова шевельнулась, приподнялась,

4

Катакиути – обычай кровной мести (яп. ); здесь: убийство по заказу.