Подари мне пламя. Чернильная Мышь. Дана Арнаутова

легла на постель животом, упираясь коленями в ковер, сцепила пальцы перед собой.

      – Панталоны, – все так же равнодушно прозвучало сзади. – Сама снимешь или помочь?

      Сволочь. Гад. Мерзавец… Сжав зубы так, что они даже заныли, Маред стянула панталоны, спустив их пониже и уткнувшись горящим лицом в мягкое покрывало.

      – Итак, правила такие. Я бью – ты считаешь. Вслух. Громко. И после каждого удара говоришь: «Я никогда больше не буду воровать». Это все-таки наказание, а не игра, если помнишь. Играть будем потом…

      И снова на последней фразе он понизил голос, так ласково, обещающе, что Маред передернуло от омерзения.

      – Ничего не хочешь спросить?

      – До скольки… считать? – выдавила она, чудом не всхлипнув.

      – Хороший вопрос. Молодец. Скажем… до семи. По разу за каждый год в Шестромской тюрьме, которой ты избежала. Выгодная сделка, верно? И не вздумай ругаться, кричать и дергаться. Иначе – добавлю.

      Воспитатель, чтоб его кельпи сожрали! Первый удар обжег так внезапно, что дыхание перехватило. Не от боли даже – боль пришла потом, – а от стыда. Потому что проклятый Монтроз вслух заставлял признать то, что хотелось скрыть даже от самой себя, забыть, как случайно сделанную неловкую глупость, притвориться, что ничего не было. А теперь скрыть и забыть не получится. Она воровка. И платит именно за это.

      – Считай, – ровно напомнили сзади.

      – Раз, – проговорила Маред и, переведя дух, добавила: – Я никогда не буду воровать.

      Ремень обжег снова. И еще. И еще. Шипя от боли сквозь зубы, Маред все-таки считала, выкрикивала проклятое признание в воровстве, ненавидя себя за это, а потом снова считала. Потом поняла, что сбилась. Семь ударов оказались совершенно бесконечными. Сволочь, тварь… Это она сказала вслух? Вроде нет.

      Корсар хмыкнул, останавливаясь.

      – Ты сбилась, девочка. Это не по правилам. Начнем заново?

      Что, опять?! Зад горел огнем, Маред чувствовала, как по щекам текут слезы. Она, конечно, не кричала – еще чего, – но рука у Монтроза была тяжелая, и бил он всерьез, не для вида. Только не снова! Корсар молчал, выжидая. И Маред, не отрываясь от душного бархата покрывала, помотала головой. Облизнула сухие губы.

      – Не надо. Пожалуйста.

      – Мы остановились на шести. Это будет седьмой, – бесстрастно прозвучало сзади.

      Удар! Маред еле успела стиснуть зубы и плотнее прижаться к кровати.

      – Семь!

      – Я не разрешал тебе кричать, – сухо сказал Монтроз. – И ты дважды не повторила про воровство. Это тоже не по правилам.

      Маред замерла, прижавшись к кровати. Да он же издевается! А она, дура, еще просила…

      – Три раза сверху. И хватит с тебя, пожалуй.

      Три раза? Это можно вытерпеть. Надо же, оказывается, как быстро она учится терпеть. И как это противно. Но лучше порка, чем… Чем то, что будет потом.

      Но вместо удара Монтроз наклонился к ней, просунул руку под смятую задранную рубашку и погладил бедро Маред изнутри. Медленно и очень умело, безошибочно найдя самое