Диктатор. Сергей Снегов

войны переменится.

      – Ваше мнение, Семипалов?

      У меня были возражения. Я не против диверсии, ее удача могла спасти Забон. Но использование водолетов я одобрить не мог.

      С первого дня нашей власти мы условились, что водолеты – самое секретное наше оружие. О том, что мы так расширяем их производство, враг догадываться не должен. Небольшая воздушная диверсия раскрывала этот план. Ради спасения города мы снижали шансы на победу в войне.

      – Понимаю вас, Семипалов, – с волнением сказал Гамов. – Но ни вы, ни я никогда не простим себе, если в Забоне от голода умрет хоть один человек. Ведь это мы с вами, в первую очередь мы двое своими ошибками поставили город в такое страшное положение. Помню, помню, вы возражали мне, когда решалась северная операция, но ведь не настояли на своем, Семипалов! Не опровергли меня, а согласились. Соглашайтесь и сейчас, прошу вас!

      – Соглашаюсь, – ответил я. Еще не было случая, чтобы Гамов упрашивал, а не требовал. Я не мог ответить отказом на такое обращение. И снять с себя вину за то, что Забон попал в беду, я не мог: вначале уступил настояниям Гамова, затем дал себя позорно обмануть маршалу Вакселю.

      – Водолеты уже вылетели с базы, – сказал Гамов. – Перед заходом солнца они начнут операцию. Семипалов, вы срочно возвращаетесь в Забон. Сейчас пойдемте все вместе обедать.

      – Я пообедаю дома, – поспешно сказал Готлиб Бар.

      Готлиб и раньше не жаловал правительственную столовую: его безликая в остальных отношениях жена в этом одном, в приготовлении вкусных блюд даже из невкусных материалов, достигла подлинного мастерства. На старых «четвергах» у Бара мы не всегда успевали посмотреть на нее, когда она входила с блюдами пирожков и сладких печений, но изделия ее сразу приковывали взгляд. После нового сокращения правительственных пайков Бару было муторно в нашей столовой.

      Мы с Гамовым сели за отдельный столик. Еда с сегодняшнего дня еще больше отвечала оценке, данной ей некогда Баром: «Во-первых, дрянь, а во-вторых, мало».

      – Семипалов, Войтюк уже переведен к вам, – сказал Гамов, понизив голос. Войтюк оставался загадкой для всех, кроме нас с ним, да еще Вудворта и Прищепы. – Он получил свой кабинет в вашем министерстве. К сожалению, вы уже не сможете познакомиться с ним сегодня.

      – Наоборот, раньше познакомлюсь с ним, а потом вылечу. У меня появились кое-какие соображения, скажу о них после. Две просьбы, Гамов. Разрешите поглядеть на покаянный лист Войтюка. И позвоните, когда начнется операция водолетов, я еще буду у себя.

      – Покаянный лист Войтюка в вашем столе. Когда водолеты вылетят, я позвоню и скажу одно слово: «да».

      После обеда я вынул покаянный лист. В невыразительном лице Войтюка не проглядывало ни одной своеобразной черты. И собственноручная исповедь подтверждала впечатление, что ни на что выдающееся этот человек не способен. Он, конечно, совершал неблаговидные поступки –