Москва и москвичи. Владимир Алексеевич Гиляровский

вора переходят компании. Специально для этого и держится такая «мельница», а кроме того, в ней в дни, не занятые «деловыми», играет всякая шпана мелкотравчатая и дает верный доход – с банка берут десять процентов. На большие «мельницы», содержимые в шикарных квартирах, «деловые ребята» из осторожности не ходили – таких «мельниц» в то время в Москве был десяток на главных улицах.

* * *

      Временем наибольшего расцвета такого рода заведений были восьмидесятые годы. Тогда содержательницы притонов считались самыми благонамеренными в политическом отношении и пользовались особым попустительством полиции, щедро ими оплачиваемой, а охранное отделение не считало их «опасными для государственного строя» и даже покровительствовало им вплоть до того, что содержатели притонов и «мельниц» попадали в охрану при царских проездах. Тогда полиция была занята только вылавливанием «неблагонадежных», революционно настроенных элементов, которых арестовывали и ссылали сотнями.

      И блаженствовал трущобный мир на Грачевке и Цветном бульваре…

      Я шагал в полной тишине среди туманных призраков и вдруг почувствовал какую-то странную боль в левой ноге около щиколотки; боль эта стала в конце концов настолько сильной, что заставила меня остановиться. Я оглядывался, куда бы присесть, чтоб переобуться, но скамейки нигде не было видно, а нога болела нестерпимо.

      Тогда я прислонился к дереву, стянул сапог и тотчас открыл причину боли: оказалось, что мой маленький перочинный ножик провалился из кармана и сполз в сапог. Сунув ножик в карман, я стал надевать сапог и тут услышал хлюпанье по лужам и тихий разговор. Я притих за деревом. Со стороны Безымянки темнеет на фоне радужного круга от красного фонаря тихо движущаяся группа из трех обнявшихся человек.

      – Заморился, отдохнем… Ни живой собаки нет…

      – Эх, нюня дохлая! Ну, опускай…

      Крайние в группе наклонились, бережно опуская на землю среднего.

      «Пьяного ведут», – подумал я.

      Успеваю рассмотреть огромную фигуру человека в поддевке, а рядом какого-то куцого, горбатого. Он качал рукой и отдувался.

      – Какой здоровущий был, все руки оттянул!

      А здоровущий лежал плашмя в луже.

      – Фокач, бросим его тут… а то в кусты рядом…

      – Это у будки-то, дуроплясина! Побегут завтра легаши по всем «хазам»…

      – В трубу-то вернее, и концы в воду!

      – Делать, так делать вглухую. Ну, берись! Теперь на руках можно.

      Большой взял за голову, маленький – за ноги, и понесли, как бревно.

      Я – за ними, по траве, чтобы не слышно. Дождик переставал. Журчала вода, стекая по канавке вдоль тротуара, и с шумом падала в приемный колодец подземной Неглинки сквозь железную решетку. Вот у нее-то «труженики» остановились и бросили тело на камни.

      – Поднимай решеть!

      Маленький наклонился, а потом выпрямился:

      – Чижало, не могу!

      – Эх, рвань дохлая!

      Гигант