Антигония. Роман. Вячеслав Борисович Репин

до Парижа, на гостиницу… Гринфилд опять заговаривал мне зубы. Столько денег за одни россказни! Сколько же он сам собирался заработать? С каких это пор на биографиях современных писателей вообще зарабатывались деньги? Это оставалось для меня непонятным.

      И я наконец решил не откладывать дело в долгий ящик. Ясного намерения пойти наперекор гринфилдовским планам у меня не было и в этот момент. Но за пару дней мне удалось набросать текст статьи, о которой просил меня главный редактор университетского ревю. И в самый последний момент, перед тем, как отправить материал по адресу, я всё же сел и задумался. Глас вопиющего в пустыне, только и всего – вот на что я тратил время. Только безнадежно наивный дилетант мог надеяться, что его поймут или услышат. Всевидящие толкователи-литературоведы, поденные рецензенты и правдоискатели с филологических кафедр, которые занимаются высасыванием из пальца своих диссертаций, а по сути просто обсасывают кости сгинувших на тот свет признанных и непризнанных гениев (удивительно, что никто из них не додумался до сих пор пополнить инвентарь учебно-наглядных пособий настоящим скелетом Сочинителя, очищенным от требухи и вываренным добела), ― весь этот отсев из графоманов, не способных противостоять соблазнам карьеры с твердым окладом, ведь куда проще выкачивать из налогоплательщиков профессорское жалованье за одно переливание из пустого в порожнее, все они привыкли сносить и не такие оплеухи. Я понимал, что безнаказанность мне гарантирована. Но и истина вряд ли могла восторжествовать. В ней никто не нуждался. Такое болото раскачать невозможно.

      Настало время принимать решения, это казалось очевидным. А если так, то не проще ли поставить точку? Сесть за письменный стол, да изложить «всё как есть», с максимальной обстоятельностью, чтобы другим было неповадно, чтобы никому не пришлось высасывать писательскую биографию Джона из пальца. Никто, кроме меня, не мог этого сделать по-настоящему. Это был единственный способ оградить имя Хэддла от посягательств.

      Именно этому замыслу и отвечает нижеследующее повествование. Оно посвящено не столько развенчиванию нелепого мифа, который успели раздуть на пустом месте особо рьяные американские литературоведы. Речь на этих страницах пойдет не столько о необычной писательской судьбе Джона Хэддла, хотя в ней и есть что-то аллегорическое, наглядно воплотившее в себе парадоксы художественного творчества, с которыми сталкивается любой настоящий художник. Прежде всего, это живое свидетельство о встрече между людьми и культурами ― очень разными и по-прежнему отдаленными друг от друга на сотни тысяч лье. Но что бесспорно, взаимоотношения между этими культурами, их разный подход к жизни, видимо, еще долго будут предопределять настроения умов. А заодно и судьбы мира сего…

      Часть первая

      Зона

      Тысяча девятьсот восемьдесят шестой год ― нескончаемый и самый черный за всю