Лицо страха. Дин Кунц

женщину, он не мог полностью отдать себе отчет в том, что его окружало: телевизионная аудитория, студия, камеры, Прайн. Его била дрожь.

      – Мистер Харрис? – раздался голос Прайна.

      Он оторвал взгляд от своих рук.

      – Я задал вам вопрос, – повторил Прайн.

      – Извините. Я не слышал его.

      Кровь брызжет из ее горла, и ее крик умирает, не родившись, он вынимает лезвие, высоко поднимает и опускает вниз, потом еще со всей силой, вниз, между ее грудями, и он не хмурится, не усмехается, не смеется, как маньяк, он совершает убийство в искусной манере, словно это его профессия, словно это его работа, как будто она не отличается от работы того, кто продает автомобили, моет окна, главное – нужно закончить работу, ударить и разрезать, и капли крови стекают и собираются в лужу… и затем встать и идти домой и спать спокойно с чувством удовлетворения от хорошо сделанной работы…

      Грэхема трясло непроизвольно. Его лицо покрылось каплями пота, он чувствовал себя так, будто сидит в холодной ванне. Его собственная сила пугала его. В момент аварии, в которой он едва не погиб, его не раз страшили многие вещи, но эти видения вызывали сильнейший страх.

      – Мистер Харрис? – спросил Прайн. – С вами все в порядке?

      Вторая волна впечатлений длилась только три или четыре секунды, хотя и показалась гораздо продолжительней, чем первая. На это время он полностью отключился от студии и от камер.

      – Он снова это делает, – тихо сказал Грэхем, – именно сейчас, в эту минуту.

      Нахмурившись, Прайн спросил:

      – Кто? Делает что?

      – Убивает.

      – Вы говорите о Мяснике?

      Грэхем кивнул и облизнул губы. В горле пересохло, и ему было трудно говорить. Во рту был неприятный металлический привкус.

      Прайн оживился. Он повернулся лицом к одной из камер и произнес:

      – Запомни, Нью-Йорк, ты услышал и увидел это здесь первым. – Он вновь повернулся к Грэхему и спросил: – Кого он убивает? – В нем неожиданно проснулось дьявольское предчувствие.

      – Женщину. Зеленые глаза. Хорошенькая.

      – Как ее зовут?

      Стекающие струйки пота собирались в уголках глаз Грэхема и застилали их. Он вытер лоб ладонью и подумал, как глупо он выглядит перед сотнями тысяч тех, кто смотрит на него сейчас.

      – Вы можете назвать мне ее имя? – настаивал Прайн.

      Эдна… хорошенькая маленькая Эдна… бедная маленькая Эдна…

      – Эдна, – ответил Грэхем.

      – Второе имя?

      – Я не… не вижу его.

      – Постарайтесь. Вы должны постараться.

      – Может быть… танцовщица.

      – Эдна Дансер?

      – Я не знаю… может, нет… может, Дансер… неверно… может, только, только Эдна…

      – Надо узнать это, – сказал Прайн. – Постарайтесь еще. Можете вы сделать это?

      – Бесполезно.

      – А его имя?

      – Дэрил… нет… Дуайт.

      – Как Дуайт Эйзенхауэр?

      – Я