Жуки в муравейнике. Братья Стругацкие. Александр Романов

ри четверти ребенка, а остальную часть предложить родить мужчине самому. Писатель не имеет права бросить сюжет на произвол судьбы, в противном случае, читатель будет обречен на чтение незаконченного труда, а некоего черновика, наброска чего-то более значительного, но ненаписанного. Единственной уважительной причиной подобных действий может быть лишь скоропостижная смерть писателя.

      Читая это, вы, наверное, можете подумать, что я пишу об и так очевидном и понятном, но, увы, моя практика временного превращения из писателя в читателя весьма часто доказывает мою правоту и необходимость еще раз заострить на этом внимание. Многие, даже считающиеся значительными авторы, увы, идут на подобное неуважение к читающему книгу человеку. Мне это не нравится, и я не стесняюсь писать об этом в своих эссе, критических заметках и статьях.

      Что касается выбора сюжета в художественной литературе, то в целом моя симпатия принадлежит тем книгам, которые либо образовывают читателя и таким образом дают ему возможность самому узнать о чем-то новом для себя, либо тем, которые увлекают читателя своим необычным, самобытным, ярко разукрашенным миром. Знаю, что многие писатели считают, что книга может и просто описывать жизнь таковой, какая она есть. Частично я могу согласиться и с этим, но только в таком случае книга обязана доставлять удовольствие от прочтения за счет красоты стиля ее изложения, таланта автора. В противном случае, получается, что книга не учит, не увлекает, а представляет собой всего лишь черно-белую копию нашего мира. Мира, который мы и так каждый день имеем возможность лицезреть выходя на улицу. Мира, который мы можем видеть и без помощи писателя.

      Мне хотелось бы подчеркнуть, что моя оценка является сугубо субъективной по определению. Ведь я оцениваю произведение моими рецепторами, читаю моими глазами, анализирую моим мозгом и душой. Мой субъективизм явственно проявляется в нескольких направлениях. Я недолюбливаю книги, где главные герои являются ничтожествами, неспособными к активному движению сюжета. Я недолюбливаю книги, в которых повествование ведется от первого лица, ибо мне становится некомфортно, когда меня пытаются засунуть в душу другого человека, заставляют видеть мир произведения только его глазами (здесь есть исключения, но их очень мало). Куда приятнее читать большой роман с фокальной точкой всевидящего автора, где смотришь на сюжет и декорации сверху, объемно, панорамно. Я недолюбливаю книги, где сюжетная линия не подчинена законам логики и эстетической художественной цельности и красоты. Я недолюбливаю книги, в которых автор прибегает к нецензурной лексике, мату и грубостям, в которых герои постоянно пьют алкоголь и не выпускают из рук сигарет.

      Далее я обращаю внимание на такой чрезвычайно важный компонент литературного произведения как форма, включающая в себя, как силу владения языком, так и красоту изображения художественной атмосферы, диалогов, характеров и мыслей героев. Сюда же входит еще одна подкомпонента – красочность передачи эмоций и чувств. Ведь, если нет интереса к облику, восприятию героем окружающего его мира, следовательно, не может быть и сопереживания, а значит и погружения в текст.

      Есть и другие общепринятые критерии, о которых, как мне кажется, не будет лишним напомнить еще раз:

      – авторам следует избегать практики сокращать имена героев до инициалов (ни в имени, ни в фамилии);

      – авторам крайне не рекомендуется обрывать повествование в начале и в конце главы на полуслове (тем более с утратой смысла предложения, будто случайное или намеренное), тем более делать это несколько раз в ходе книги;

      – авторам крайне не рекомендуется менять фокальную точку повествования в ходе одного цельного произведения (например, переходить от повествования от лица всевидящего автора к повествованию от первого лица);

      – авторам крайне не рекомендуется выбирать сложно произносимые имена ни для второстепенных, ни тем более для главных героев произведения.

      Есть и еще один подкритерий, который, должен признать, имеет непрямое отношение к моей оценке литературных произведений и это объем. Да, я согласен, что даже небольшое по размеру произведение (рассказ) может быть художественно прекрасным и безупречно исполненным. Такие примеры нам в избытке предоставил, скажем, Антон Павлович Чехов. Но все же, я настаивал, и всегда буду настаивать на том, что по-настоящему сильное эмоциональное влияние может оказать на читателя лишь объемное произведение, особенно если мы говорим о серьезном философском, а не юмористическом труде. Говорят, что ”все гениальное просто”, но можем ли мы применять подобную народную мудрость, когда анализируем литературные произведения, претендующие на высокое эмоциональное воздействие на человека? Можно ли адекватно сравнивать гармонические ряды и глубину влияния на слушателя ”Калинки-малинки” и “Первого концерта” Чайковского? Даже если склеить тысячу рисунков, выполненных детскими фломастерами, может ли получится в результате «Торжественное заседание Государственного совета» Репина? Для меня ответ на этот вопрос очевиден.

      Из результатов этих размышлений выводится моя нелюбовь и к “склеенным” романам и повестям. Я откровенно недолюбливаю их и не скрываю этого в моих эссе. Мне не нравится