Энские истории. Дмитрий Сафонов

бреется только опасной бритвой.

      Он рассказывает это без тени улыбки, с абсолютно серьезным лицом, но никому и в голову не приходит заметить явное несоответствие дат: ведь в сороковом ему еще и десяти не было.

      По-моему, он нарочно все придумывает, чтобы заранее направить возможные сплетни и пересуды в удобное для себя русло – лишь бы поменьше болтали о другом – о его романе с новой, специально на один сезон взятой ассистенткой ("внучатая племянница", – так рекомендовал ее старый сатир.) Племяннице слегка за тридцать, у нее полноватые гладкие ноги, большая грудь, осыпанная множеством родинок, и черные усики над пухлой губой. Когда Васильич смотрит на свою "родственницу", мне кажется, что он сейчас начнет облизываться.

      Еще у нас есть силовой жонглер – Юра Козупеев, (за глаза – просто Козупей), выступающий под псевдонимом Кузнец Вакула. Его внушительные мышцы уже немного заплыли жиром. Юре за сорок, на манеже он тяжело дышит, сильно потеет и, случается, попукивает – шутка ли дело, в последний раз он заказывал себе реквизит пятнадцать лет назад, но силы-то уже не те, что прежде, а на новые позолоченные шары и гири – денег нет. Юра хочет красиво уйти – отработать прощальный сезон если не за границей, то хотя бы в Москве, при полных аншлагах, но пока никто не приглашает, вот он и держится из последних сил – по-детски наивно полагая, что финал его артистической карьеры обязательно будет таким же блестящим и громким, как в свое время – дебют. Честно говоря, бывает жалко смотреть, как Юра работает свой номер: глаза наливаются кровью, колени дрожат, на шее вздуваются толстые синие вены – в движениях никакой легкости, только неимоверное напряжение и огромная усталость, а длинные рыжие косицы спутанных волос, торчащих из подмышек, блестя и переливаясь каплями пота в беспощадном свете софитов, придают Юриным движениям вялую комичность.

      Что же касается смеха… Он звучит постоянно, когда на манеж выходит Сержик – наш коверный Серега Авдеев. Вот уж мастер! Жонглирование, эквилибр, свободная пластика, музыкальная эксцентрика – любой цирковой жанр ему по силам! Сержик замечательно играет на скрипке – старой, поцарапанной, расколотой и снова склеенной его золотыми руками. А какая потрясающая органика! Он абсолютно естествен – в каждом жесте и в каждой гримасе. Но…

      Если бы не было этого извечного "но", Сержик давно бы уже имел ангажемент в Монте-Карло.

      Пьет он сильно… Причем "сильно" – это очень мягко сказано.

      Васильич запрещает Сержику выходить в город – он так и ночует в цирке, закутавшись в занавес. И все равно: стоит хотя бы на минуту ослабить внимание – а Сержик уже лыка не вяжет!

      Итак, мы прибыли в Энск…

* * *

      Я прекрасно помню все события, случившиеся потом, помню буквально по минутам – потому что не раз и не два старательно воскрешал их в своей памяти, пытаясь разобраться: где же она, высшая точка моей траектории?

      Понимаете, вся эта история очень смахивает на обычное сальто: вот летишь спиной вперед, выше и выше, затем – раз! – и уже летишь вниз.

      Но