.

преимущественно просторечный характер, уже в пушкинское время «въ повелительномъ наклоненіи сокращенный формы: (…) поди, подите, чаще допускаются и въ литературномъ языкѣ, при считающихся болѣе правильными книжныхъ: (…) пойди, пойдите» [Чернышев 1915: 242]. Второй этап преобразования (поди → пади) является результатом акающего произношения и его графической фиксации.

      Интеръективное поди отражает «явление ослабления и полной утраты глагольной формой в пов(елительном) накл(онении) ее функции и соответственного перехода в наречие и частицы» [Обнорский 1953: 170], а также в экскламатив. Параллельно с «ослаблением» значения ослабляется артикуляция, происходит дальнейшая редукция аллегроформы (подъ, падь):

      Аркадій Ивановичъ хотѣлъ прямо броситься Васѣ на шею, но такъ-какъ они переходили улицу, и почти надъ ушами ихъ раздалось визгливое «Падь-падь-пади!» – то оба(,) испуганные и взволнованные, добѣжали бѣгомъ до тротуара [Достоевский 1848: 422].

      Аналогичную трансформацию претерпевает выкрик берегись!:

      (…) и только задомъ-то выползъ (из коляски. – П. Д., П. П.) и ступилъ на мостовую, какъ вдругь слышу: «б-гись!» и мимо самой моей спины пролетѣла пара вороныхъ лошадей въ коляскѣ (…) [Лесков 1876: 375].

      Ударный слог выкрика можно было растягивать. Ровесник и знакомец Пушкина и Мицкевича Осип Пржецлавский вспоминал 1820-е годы:

      (…) все что было аристократія или претендовало на аристократію, ѣздило въ ка ретахъ и коляскахъ четвернею, цугомъ, съ форейторомъ. Для хорошаго тона (…) требовалось, чтобы форейторъ былъ(,) сколь можно, маленькій мальчикъ, притомъ, чтобы обладалъ одною, насколько можно, высокою нотой голоса, даже выше груднаго ut покойнаго Рубини. Ноту эту, со звуком и!…. означающимъ сокращенное «поди», онъ долженъ быть издавать безъ умолку и тянуть какъ можно долѣе, напримѣръ отъ Адмиралтейства до Казанскаго моста. Между мальчиками-форейторами завязывалось благородное соревнованіе, кто кого перекричитъ, и когда вы шли по Невскому проспекту, то у васъ въ ушахъ постоянно пищало это нескончаемое «и….!» [Пржецлавский 1874, кн. XI: 469–470; Лотман 1980: 141–142].

      У Лескова во 2-й главе «Очарованного странника» более сложный выкрик («поди ты прочь»?) редуцирован до ударных слогов:

      A мнѣ въ ту пору, какъ я на форейторскую подсѣдельную сѣлъ, было еще всего одиннадцать лѣтъ и голосъ у меня былъ настоящій такой, какъ по тогдашнему приличію для дворянскихъ форейторовъ требовалось: самый пронзительный, звонкій и до того продолжительный, что я могь это «дддиди-и-и-ттты-о-о» завести и полчаса этакъ звенѣть [Лесков 1874: 17].

      Скандироваться мог и безударный слог выкрика; тогда качество его гласного воспринималось как побочное ударение [Пеньковский 2004: 442]:

      – Па-ади! Или ие видишь, мазурикъ! облаялъ счастливца (…) надменный кучеръ съ высоты быстро катившей щегольской кареты, подъ колеса которой чуть не попалъ нашъ Кавказецъ перебѣгая съ тротуара на тротуаръ у Почтамтскаго переулка [Маркевич 1880, № 2: 527].

      Въ болыніе годовые праздники по главнымъ улицамъ столицы нерѣдко мчались огромныя, роскошныя кареты четверкою откормленныхъ тысячныхъ коней, съ мальчикомъ-форрейторомъ впереди, звонко