Любовь к электричеству: Повесть о Леониде Красине. Василий П. Аксенов

волной…

      Когда что-то внешнее – побрякиванье ли шпор, сытый смех за кустами, мимолетно брошенная скабрезность, цоканье копыт, щелканье кнута, скрип петель, кошачий визг, гудки, музыка с пароходов – разъединяло их, отделяло друг от друга, все внутри сжималось, уходило в раковину, как улитка, хоть руки и тянулись, пальцы сцеплялись в отчаянии.

      Твой милый образ незабвенный,

      Он предо мной везде, всегда,

      Недостижимый, неизменный,

      Как ночью на небе звезда.

      Да, оба они уже знали, что их любовь обречена. С достаточной трезвостью профессионала он видел впереди ссылки, этапы, подпольное существование, скудные рубли революционера. Они не имеют права на счастье, ибо…

      «…Каждый из нас обязан быть готовым во всякую минуту с другими себе подобными кинуться туда, где сделана самая крупная брешь», – так он писал брату, уверенный, что брешь вот-вот будет пробита.

      Столько лет прошло! Легкий запах парижских духов словно подчеркивает зыбкость этого счастливого оцепенения. Снова произошло немыслимое, они вместе. Когда другие женщины, красивые, гордые, милые, жалкие, появлялись в его жизни, ему казалось, что теперь-то он забыл свою избранницу навсегда! Всякий раз он говорил себе: «Кончено, с Любой покончено, она забыта навсегда». Много лет он внушал себе эту мысль, пытался обмануть себя, но судьба, оказывается, готовила им новую встречу.

      Они встретились уже в том возрасте, когда знают, как недолговечно счастье, но пусть… пусть нельзя его удержать, зато она теперь с ним, и ее-то он удержит, со всей ее усталостью и памятью о прежних мужьях, с ее детьми, с ее обидами и робкой надеждой.

      Дверь ложи чуть приотворилась.

      – Леонид Борисович, вас к телефону со станции…

      В директорской приемной он снял с рычага рожок микрофона. В наушнике слышался знакомый хрипловатый голос.

      – Козеренко?

      – Я, Леонид Борисович, вас здесь ждут.

      – Кто?

      Последовало короткое, но для Красина вполне красноречивое молчание, и Козеренко произнес:

      – Приехал гость из правления фирмы.

      «Касьяну или Игнату не ко времени. Значит, кто-нибудь повыше», – молниеносно подумал Красин.

      Он вернулся в ложу, склонился к Любови Васильевне и тут заметил какой-то мгновенно промелькнувший лучик, – это блеснул монокль жандармского подполковника, взглянувшего на него из ложи напротив.

      – Люба, меня вызвали на станцию, – достаточно внятно для соседей сказал Красин. – Там что-то случилось в котельной. За тобой заедет Козеренко или я сам, если управлюсь…

      Он выпрямился и посмотрел через зал. Незнакомый подполковник с бесцеремонным, но доброжелательным любопытством разглядывал его. Знакомый же полковник Караев сердитым шепотом как бы пытался отвлечь соседа от такой неучтивости.

      «Видно, столичный гость», – подумал Красин и быстро вышел из ложи.

      Возле театра он разыскал свою коляску. Верный его оруженосец Дандуров покуривал трубочку, сидя на козлах.

      – На станцию, Георгий, и побыстрее!

      Он