Миллиметрин (сборник). Ольга Степнова

потекла привычно и монотонно, наполненная повседневными заботами и делами – та самая жизнь, в которой выживает сильнейший.

      Только Владлена Петровича стали мучить ужасные головные боли.

      Голова начинала болеть с утра, болела весь день, а к вечеру ломота в висках становилась невыносимой. Затихала боль только во сне и, то, если жена делала на ночь массаж.

      «Сходить, что ли, в церковь, покаяться? – тоскливо подумал как-то Косоротов, но тут же спросил себя: – А в чём?! В чём покаяться-то?! Что я такого сделал?! Все брали, берут и брать будут! Потому и несут, потому и дают, что все вокруг знают, что все берут! Приди она в другую школу посреди учебного года, тоже бы намекнули – плати! И заплатила бы, и кольцо продала, и под трамвай точно так же бы бросилась, потому что больная была мамаша! На всю голову больная!»

      В церковь он всё же сходил.

      Постоял перед ликом Николая Чудотворца, помолился, как умел.

      Но головные боли только усилились. Теперь голова болела даже во сне и никакой массаж, никакие таблетки не помогали.

      Невропатолог ничего толкового не сказал.

      – Это у вас нервное. Так называемая «боль напряжения», – заявил врач и выписал «Новопассит».

      Владлен Петрович его даже покупать не стал.

      «А вдруг у меня рак?!» – подумал он, проснувшись однажды утром, и эта мысль панически испугала его.

      Впервые в жизни он понял, что тоже может оказаться в рядах не тех, кто «сильнейший».

      Жена смотрела на него тревожно и жалостливо. Она уже давно не пыталась его ни о чём расспросить.

      И тогда он решил лечиться сам.

      Как умел, как понимал, и как чувствовал.

      Кольцо он нашёл в магазине, который принимал от народа ювелирные изделия на реализацию. Оно стоило вовсе не тридцать тысяч, а все восемьдесят, но у Косоротова были деньги – остались от продажи машины. Владлен Петрович купил кольцо и положил его в чёрную кожаную шкатулку. Шкатулка осталась от дочери и носила название «под золото-бриллианты». Дочь давно выросла, жила в другом городе, а шкатулку оставила у родителей, как «очень маловместительную».

      Косоротов задействовал все свои связи, чтобы найти, в какой интернат определили Олечку. А ещё он задействовал весь свой авторитет, чтобы добиться – нет, не усыновления, всего лишь опеки над осиротевшим ребёнком. Он ничего не сказал об этом Зое, потому что её мнение всё равно ничего бы не изменило.

      Холодным, промозглым вечером он приехал на такси в интернат и забрал из казённых стен худющую, бледную девочку с нереально большими глазами.

      – Пойдёшь ко мне жить? – сурово спросил её Косоротов, обматывая тонкую шейку розовым длинным шарфом, который купил на рынке.

      – Не знаю, – пожал плечами ребёнок. – Мне и здесь хорошо.

      – Здесь тебе плохо, – отрезал Владлен Петрович и, зачем-то взяв её на руки, понёс в машину.

      Голова разрывалась от боли.

      «А вдруг я умру? – подумал он, усаживая Олечку на заднее сиденье такси. – Вдруг умру, и девчонка опять осиротеет?!»

      – Нет,