Метро. Дмитрий Сафонов

пульта включает освещение в перегонных тоннелях: настолько яркое, что оно режет глаза и буквально давит на человека с потолка.

      Правда, существует еще одна нештатная ситуация.

      В 2003-ем году на Замоскворецкой линии, между "Кантемировской" и "Царицыно" образовался плывун, разрушивший обделку из монолитных железобетонных блоков и надолго парализовавший движение. Плывун – это многие тонны песка, пропитанные водой.

      Тогда аварию удалось довольно быстро нейтрализовать, но, насколько знал машинист, проблемы на перегоне остались.

      Таганско-Краснопресненская линия тоже была проложена в геологически сложном грунте. В основном это – сильно обводненные известняки на участках глубокого заложения; на участках мелкого заложения обделка тоннелей не испытывала такой статической нагрузки, как в центре города.

      Внутри Кольцевой, собственно от "Таганской" и до "Краснопресненской", линия проходит глубоко, а от "Баррикадной" и до "Планерной" – становится линией мелкого заложения, вплотную приближаясь к поверхности.

      Сегодня ничто не предвещало беды. Все шло по графику.

      Машинист снял с оставшейся половинки банана кожуру и пошарил за сиденьем. Пакет куда-то завалился.

      Машинист на секунду убрал руку с электродинамического тормоза и обернулся в поисках пакета. В кабине было темно, и найти кусок черного целлофана оказалось не так-то просто. Он больше полагался на слух; шевелил пальцами, надеясь услышать ответный шорох.

      – О! Да вот же он!

      Пакет все это время тихо-мирно лежал под сиденьем и только и ждал момента, когда в него положат желтую, в черных пятнышках, банановую кожуру. Ту самую, на которой постоянно поскальзываются персонажи немых комедий.

      Машинист взял пакет и разогнулся. Он встряхнул хрустящий целлофан и сунул внутрь кожуру.

      Затем он посмотрел вперед, на ТО, во что упирались плотные конусы света, и остолбенел.

      Это состояние, похожее на оцепенение, длилось не более секунды, но ему показалось, что он смотрит, не отрываясь, в одну точку, уже целый час.

      Метрах в пятидесяти от него была стена. Отвесная стена от пола до потолка, не пускавшая дальше свет. Лучи фар и головных прожекторов натыкались на нее, ломались, рассыпались вдребезги и отскакивали обратно.

      Машинист не сразу сообразил, что стена – это вода, бьющая из трещин в обделке. А когда сообразил, было уже поздно.

      Он ухватился за тормозной рычаг и что было сил, до упора, потянул его на себя. Резкое отрицательное ускорение вырвало его из сиденья и бросило вперед.

      – А-а-аххх! – он тщетно пытался дотянуться до рычага аварийной остановки.

      Он, как зачарованный, смотрел через стекло кабины на приближающуся стену из грязной воды. Казалось, она резко скакнула вперед и, растратив в прыжке все силы, на мгновение замерла… но потом снова стала приближаться. Подкрадываться – с обманчиво ленивой грацией охотящейся кошки. Медленно, но неотвратимо.

      Но самое страшное было даже не это. Машинист видел, как