Шериф. Дмитрий Сафонов

увидел, как чиновник наливается краской, раздувается от удивления, но изо всех сил старается не показать этого.

      – А как же?..

      – У вас есть вакантное место в Горной Долине? Посмотрите внимательно.

      – Как не быть? – обрадовался чиновник. – Вот уже… двенадцать лет или около того… Но я не ожидал…

      – Я поеду туда в августе. В конце, – отрезал Пинт и, обернувшись на пороге, добавил: – Спасибо.

      Ему было наплавать на все, в том числе и на то, что подумает о нем чиновник. Потому что на обороте фотографии ровным каллиграфическим почерком было написано: «Девятнадцатое августа. Горная Долина».

      Четырех слов было достаточно, чтобы засунуть все эти вздорные мысли о карьере, о жизненном благополучии, о

      СЧАСТЛИВО СЛОЖИВШЕЙСЯ СУДЬБЕ – наиболее смешная мысль из всех возможных – туда, где солнце не светило.

      Он вышел из кабинета чиновника с радостной улыбкой на лице: он считал, что поступает правильно. Даже нет, не правильно. Поступает так, как должен поступить. Пинт не видел другого выбора.

* * *

      У него еще было время передумать – или укрепиться в своей решимости – два с половиной месяца. И все эти два с половиной месяца он готовился, и уже думал, что готов ко всему.

      Но когда он наконец смог совладать с дрожью в руках и вытащил из-за рамки фотографию – черно-белую, размером три на четыре – силы оставили его. Пинт рухнул на колени, поцеловал кусочек картона, прошептал: «Лиза!» и заплакал навзрыд.

      Сквозь потоки слез, текущих независимо от его воли – и откуда в человеке столько воды?! – Пинт с трудом разобрал слова, написанные на обороте (он почему-то чувствовал, знал заранее, что там будет что-то написано).

      «Будь осторожен!» И ниже, буквами помельче: «Угол Молодежной и Пятого».

      Он еще раз поцеловал фотографию и тихо повторил: «ЛИЗА! ЛИЗА!»

* * *

      – Хороший денек! – Васька Баженов подмигнул кому-то: скорее всего, самому себе, потому что настроение было отличным. – Сегодня Робин Гуд настреляет столько дичи, сколько захочет. Вечером, у костра, он будет угощать друзей-разбойничков жирными утками. Никаких ножей и вилок, мы будем разрывать их руками и запивать старым добрым элем!

      В заднем кармане штанов лежала новая рогатка, еще лучше прежней. Ну и что, что мать надавала подзатыльников, а отец пригрозил выпороть. Уж кого не стоит бояться, так это отца: он только говорит, но Ваську еще ни разу пальцем не тронул. И потом, отец сказал вполне определенно: «Если узнаю, что ты разбил хотя бы одно окно… Выпорю». Ведь он не сказал: «Если узнаю, что у тебя есть рогатка», потому что знал наверняка: у Васьки она есть. А окна… Что они, дураки малолетние, по окнам стрелять?

      – Да уж… Эти чертовы жирные утки… У них такие жесткие перья, что обычными стрелами не пробьешь. Нужны шарики от подшипника. – Петя Ружецкий шмыгнул носом и провел пальцем по верхней губе: той самой, на которой так замечательно будут смотреться густые черные усы. Пока вместо усов оставались только грязные