Радио Судьбы. Дмитрий Сафонов

парень. Пусть себе едет, – говорил голос. – Они сюда не сунутся. А если сунутся – кому от этого хуже?»

      – Точно, – сказал Попов и громко засмеялся. Но он все равно ничего не понял.

* * *

      То же время. Деревня Юркино.

      – Сейчас, сынок. – Николай Рудницкий снял с плиты сковородку. Со сковородки на него смотрело круглое (как у Рыцаря Белой Луны) шестиглазое лицо яичницы.

      Николай поставил сковородку на деревянную подставку – не пачкать же тарелки, единственная посудомоечная машина, которой он располагал в деревне, – это собственные руки. Правда, была еще одна – более совершенной конструкции и куда менее ленивая, системы «жена Лена», но сейчас она находилась в Москве. Сержик упросил мать немного задержаться в городе. В ИБХ, институте биоорганической химии имени Шемякина, проходила то ли какая-то конференция, то ли симпозиум, что-то в этом духе. И Сержик непременно хотел присутствовать.

      Как ему это удалось, Николай сам толком не знал. Просто однажды обнаружил в почтовом ящике продолговатый конверт с приглашением. На конверте значилось: «Рудницкому Сергею Николаевичу». Оказалось, Сержик почти полгода состоял в переписке с одним доктором наук, и тому показались очень смелыми и интересными идеи, предложенные молодым незнакомым коллегой.

      «Представляю, как он удивится, увидев, что этот коллега – вихрастый двенадцатилетний мальчишка, который, задумавшись, любит поковырять в носу!»

      Оставлять сына одного в городе было нельзя. Сержик был вполне самостоятельным, но у него имелась скверная привычка. За своими занятиями он совершенно забывал о еде. Николай как-то прочитал, что нечто подобное творилось и с Эдисоном. Великий изобретатель всю жизнь оставался ребенком, и если бы не заботливая жена, которая время от времени кормила его почти силком, то он бы умер от истощения, и мир не увидел бы ни фонографа, ни знаменитой лампочки. Конечно, приятно сознавать, что твой сын – почти Эдисон, но в быту, надо признать, это доставляло немало хлопот.

      Если Сержик чем-то занимался (а он занимался ЧЕМ-ТО почти всегда), то его хватало лишь на то, чтобы почистить зубы и изредка ходить в туалет, когда терпеть было уже невмоготу. Даже расчесывание он считал пустой тратой времени и потому просил мать стричь его под машинку. (Лена не соглашалась.) Ну, а уж еда… Об этом он просто забывал. Еда не входила в число его жизненных интересов. Он как-то сказал отцу, что было бы неплохо получать энергию напрямую от солнца. Как удобно – вышел на улицу, посидел полчаса на скамейке, читая какую-нибудь книжку, и вернулся домой, заряженный энергией на весь день.

      «А зимой? Или в пасмурную погоду?» – хотел спросить Рудницкий-старший, но вовремя осекся. Потому что тогда Сержик притащил бы в дом какую-нибудь невероятно мощную ультрафиолетовую лампу.

      Поэтому он покивал и погладил сына по голове, пытаясь хоть как-то уложить непослушные волосы. Один и тот же жест имел разное значение. Ваню он гладил по голове, когда хотел ободрить и приласкать. Ваня очень любил, когда его гладили по голове. Лена… Лена тоже очень любила, но это всегда предшествовало